Тот человек, глава 18Пишется в подарок
Dirty InspectorФандом: Шерлок, кроссовер с Farsantes (второй канон знать совершенно необязательно)
Название: Тот человекАвтор: Miauka77Бета: Xenya-mПейринг: Грегори Лестрейд/Майкрофт Холмс, Гильермо Грациани/Педро Бегхьо
Жанр: драма, романс
Статус: в процессе
Размер: предполагается миди
Рейтинг: во второй половине NC-17
Саммари: Побег-Прованс-пара соседей – что еще нужно, чтобы жизнь скромного инспектора Скотланд-Ярда изменилась навсегда? Вот только к добру ли?..
Предупреждения: ООС, мат (суровые инспекторы Скотланд-ярда, куда ж без него-то), AU к Farsantes после 57-й серии, смерть второстепенного персонажа
Критика: конструктивная и вежливая приветствуется, особенно если речь о фактических ошибках
Главы 1-7mystrade.diary.ru/p201687932.htmГлавы 8-13Глава 14Подойдя к дому, Лестрейд с облегчением увидел свет не только в комнате на втором этаже, но и внизу, за дверью. Он дернул за ручку, но дверь не открылась. Конечно же, Холмс должен был запереться. Лестрейд обошел коттедж, но и парадная дверь не поддалась. Он прислонился к ней лбом и, погладив пальцами латунное кольцо-стучалку, минуту постоял так, оттягивая неизбежное. Дом был окутан покоем и тишиной, высоко в небе торжественно плыл огромный шар луны, далеко в деревне заливисто, но дружелюбно тявкала собака. Так хорошо, так правильно. Почему всегда все получается неправильно у него?
Лестрейд решительно взялся за кольцо и постучал. Почти тут же внутри дома послышались шаги, лестница внизу жалобно заскрипела. Потом все звуки замерли.
— Это я, — негромко сказал Лестрейд.
Дверь распахнулась. Холмс, опустив что-то в карман халата, отступил вглубь.
— Что ж, ты выспался, — едва взглянув на Лестрейда, равнодушно бросил он. — Ужин на плите. Поговорим через тридцать минут.
Лестрейд проводил взглядом чересчур прямую спину и вошел в кухню. Судя по реакции Холмса на его приход, разговор должен быть многообещающим. Лестрейд устало опустился на стул. Лучше бы уж Холмс поджимал губы и отпускал уничижительные комментарии. Впрочем, все это, возможно, еще предстоит.
В сковородке на плите оказались умопомрачительно пахнущее мясо и не менее умопомрачительно пахнущие овощи. Но Лестрейду кусок в горло не полез. Тем более, судя по очисткам в помойке, Холмс приготовил еду сам. В другое время Лестрейд в очередной раз удивился бы еще одному обнаруженному таланту и порадовался бы, что ему не придется готовить самому, но сейчас подобный бонус казался слишком незаслуженным. Он сделал себе кофе и очень медленно выпил его, растягивая каждый глоток. Потом бросил взгляд на часы — оставалось еще почти пятнадцать минут. Не выдержав, Лестрейд поднялся наверх и, не глядя на сидящего с ноутбуком в кресле Холмса, вошел в свою комнату. Нетронутая сигаретная пачка лежала в кармане рюкзака.
На улице его немного отпустило. Он вышел в сад и, закурив, пошел по направлению к лавочке. И замер, услышав за кустами голоса. Конечно, опять соседи!
— Ми амор, — протяжно, сладко выдохнул один. Это его, наверное, сейчас трахали.
— Ми вида, — голос, наполненный пронзительной тоской, явно принадлежал мужчине постарше.
Оба слова входили в испанский словарный запас Лестрейда, состоявший аж из пяти слов. Сразу сложилась картинка — оба любовника женаты и приезжают сюда раз в год, чтоб побыть на свободе друг с другом в единственно доступные пару недель. Вздохнув, он вернулся к парадному крыльцу и сел на ступеньку. К геям он относился ни хорошо, ни плохо, никак. А единственный его собственный сексуальный опыт с мужчинами состоял в том, что в 17 лет ему как-то отдрочил друг.
В тот вечер они поперлись в клуб снять пару девчонок, и вскоре одна из них вполне себе успешно прыгала на члене Лестрейда на лавке на заднем дворе, а он в восторге от новой подружки мял под майкой ее упругие груди. Непритворные томные стоны возбуждали до звездочек в голове, и Лестрейд чувствовал, что не продержится долго, когда во двор выбежала вторая девица, Жасмин, со страшным шепотом:
— Лиз, там Питер.
— Блядь, — сказала Лиз, замерев. Потом убрала руки Лестрейда с груди, слезла с члена, отыскала в кармане своей крутой кожаной куртки носовой платок, деловито вытерла им между ног, поправила короткую юбку и как ни в чем не бывало ушла в клуб.
Снимать в так погано окончившийся вечер кого-то еще не хотелось, а стояк остался. Освальд вообще был обижен: Лестрейд-то хоть склеил Лиз, а на него Жасмин даже и не взглянула. Они уныло поплелись домой, и по дороге в глухом переулке Освальд толкнул обалдевшего — и, конечно же, очень пьяного — Лестрейда к стене, мигом приспустил его штаны и в десяток движений довел до логичного конца. Наутро они сделали вид, что ничего не было, и никогда об этом не говорили. Через пару лет Освальд благополучно женился, а еще через пару лет погиб в погоне с перестрелкой. В той самой, за которую Лестрейда повысили в первый раз.
Он затянулся напоследок, отгоняя воспоминания, и пошел в коттедж. Холмс был наверху — закрывал жалюзи в маленькой гостиной. На ближайшем к Лестрейду кресле лежала карта.
— Здесь отмечены все заправки и места, где можно стоять на ближайших дорогах, — сказал Холмс. — Черная галочка — пункт отправления, до него пойдете отсюда пешком. Ваша задача — убраться из Прованса как можно скорей.
— Вы прогоняете меня? — ошеломленно уточнил Лестрейд.
— Вы ожидали чего-то другого? — брезгливо осведомился Холмс.
— Черт возьми, любой может случайно уснуть!
— Нет, — покачал головой Тот. — Не любой. — Он вынул из кармана листок, в который было завернуто что-то твердое. — На этой карточке достаточно средств, чтобы оплатить ваше путешествие по Европе. Оплата осуществляется через особую виртуальную карту, так что отследить движение средств невозможно. Пинкоды записаны здесь. Не останавливайтесь нигде дольше одного дня. Не ездите поездами. Сначала отправляйтесь в Германию, потом исследуйте соседние страны. Пользуйтесь французским паспортом, Тома-Жозеф действительно существовал, действительно был ученым и во время землетрясения его тело не было опознано. Так что гипотетически он жив. В случае неприятностей звоните по телефонам, спрятанным в обложке паспорта. Скажете, что от меня. Через две недели возвращайтесь в Англию. Ваш паспорт у сержанта Донован, она же получит инструкции, где искать ваше оружие.
— Это уже какой-то бред, — воскликнул Лестрейд. Он бросил карту на пол и упал в кресло. — Я понимаю, я виноват. Но вы же взрослый человек, Холмс. Вы знаете мое досье, вы не можете не понимать, что я не стал бы намеренно пренебрегать своими обязанностями. Я действительно исследовал местность, прикидывая на всякий случай пути отхода, потом случайно забрел в сарай, прилег на минутку из-за больной спины и тут же вырубился. Если уж на то пошло, от вас даже прямого приказа не было, когда я должен вернуться. И вы же знали все это время, где я находился, и…
— Нет, не все, — перебил Холмс. — И для того, чтобы узнать это, мне пришлось потратить время, которое было отведено на важнейшую и очень срочную государственную работу, вступить в контакт с весьма сомнительными соседями, а также оставить без присмотра в доме документы, публикация которых может вызвать третью мировую войну. Причем Англии в нее придется вступать одной, так как никто больше не рискнет выступить на ее стороне.
— Послушайте, Холмс, если вы таскаете с собой такие важные документы, вам тем более нужен телохранитель!
— И как вы собираетесь защищать меня? Руками против снайперской винтовки? Ваши навыки в боевых искусствах также оставляют желать лучшего, так что в случае чрезвычайной ситуации мне придется присматривать еще и за вами.
— Перевязки? — слабо возразил Лестрейд.
— Благодарю, но я чувствую себя достаточно хорошо и уверен, что справлюсь сам. И уж если быть совсем откровенным, инспектор, ваше присутствие раздражает меня, мешает сосредоточиться, а максимально сосредоточиться — это самое главное для меня сейчас.
— Хочешь — я целый день буду проводить в сарае? Совру соседям, что ты работаешь над книгой и я не должен тебе мешать? Запрусь в своей комнате и не буду выходить даже в туалет? Обоснуюсь на лавочке в саду?
Холмс сложил руки на груди и заговорил медленно, тщательно подбирая слова:
— Лестрейд, давайте рассуждать здраво. Вы пообещали не подводить меня, но на самом деле вы можете подвести меня и, что важнее, не только меня, а Британию в любой момент. Любой другой человек кроме меня в этом деле ненадежен. А вы — тем более. Я понимаю, что вас сделало старшим инспектором, и вы пошли бы гораздо дальше, если бы не некоторые обстоятельства, такие, как Шерлок и ваше начальство. Вы прекрасно оцениваете обстановку, делаете более глубокие выводы, чем ваши коллеги, отлично планируете. Одного взгляда на план последней операции было достаточно, чтобы понять — в его разработке вы не участвовали вообще. Вы уберегали Шерлока от последствий его активности столько раз, сколько это было возможно. Не буду скрывать, что с вашим появлением на его горизонте моя жизнь стала значительно легче и была значительно легче, несмотря на Магнуссена, Мориарти и некоторых других. Я понимаю, насколько вам трудно быть пешкой в чужой игре. Вы привыкли сами принимать решения, подавать идеи начальству. Инициативность — отличное качество в мирное время. Но в этом деле она способна поставить под удар слишком многое. И главное — многих. Люди, которых вы видели, ничего не значат для вас, но это люди, их жизнь сейчас в ваших руках. В Кельне вы нарушили мой приказ уехать. Позднее это сыграло нам на руку, ваша помощь в дороге была очень кстати, но в Кельне вы подвергли опасности нас всех. Вы нарушили банальнейший принцип конспирации — оставались столь долгое время на одном месте и привлекли к себе неуместное внимание. Когда Клаус приехал в кафе, хозяин уже раздумывал, не вызвать ли полицию. Несколько минут, и вы бы провалили операцию. И поверьте, обнаружив столь подозрительное лицо, никто бы не стал церемониться с ним и соблюдать права человека, прописанные в декларациях ООН. И уверяю вас, если не через пару часов, то через пару дней жесткого разговора вы бы сдали меня, Билла, обе квартиры, в которых мы побывали в пути.
— Я бы не сдал вас, — тихо сказал Лестрейд. Но он и сам знал, что это прозвучало жалко.
— Вы бы не хотели сдать меня, дорогой инспектор. Но между не хотеть и не сдать — слишком большая разница. Современная наука изобрела много средств, способных развязать язык. Меня учили выдерживать пытки, готовили к ним, — Лестрейд содрогнулся, — вас — нет. Ваши навыки работы под прикрытием не годятся для полевой работы такого уровня. Как видите, ваше пребывание здесь затрудняет операцию. Мои приказы мало что значат для вас. Но вы помогали Шерлоку, потому что жалели его, прошу вас — пожалейте также и меня, помогите мне, уйдите.
Холмс произнес эти слова едва ли не умоляющим тоном. Лестрейд опустил голову. Не-вы-но-си-мо.
— Даю слово, что если я выберусь отсюда, ваше непрофессиональное поведение никак не скажется на вашей дальнейшей карьере. Ни на отношениях с Шерлоком. По своему вы сделали все, чтобы помочь, — Холмс утомленно опустился в кресло, и Лестрейд вспомнил, что тот, в отличие от него, не спал.
— Мне жаль, что так вышло, — тихо сказал он. — Вы правы, я действительно не гожусь для подобной работы. Вы с самого начала выбрали не того человека, мистер Холмс. Но поверьте, если бы дело дошло до открытого противостояния, я бы отдал за вас жизнь.
Холмс кивнул:
— Я знаю, Грегори. И очень ценю это. Поэтому и взял вас с собой.
Лестрейд встал и пошел в свою комнату.
— Грегори, — окликнул Холмс.
— Да? — Он надеялся… все еще надеялся.
— Еще одна просьба. Постарайтесь собраться как можно быстрей. Рана выматывает меня, и я очень хочу спать.
— Да, конечно. Управлюсь за пять минут. Я так и не разобрал рюкзак.
Он переступил порог своей комнаты и с облегчением захлопнул дверь, чтобы не слышать даже холмсовского «спасибо». Несколько минут постоял, прислонившись к ней, тщетно пытаясь унять ниоткуда возникшую головную боль, потом напялил рюкзак, подобрал в пустой гостиной карточку и карту — Холмс уже ушел, и было слышно, как в ванной шумит вода, - распихал в кухне по карманам булку и кусок сыра и, осторожно прикрыв парадную дверь, зашагал в темноту.Глава 15Выйдя из дома, ошеломленный и пришибленный Лестрейд пошел буквально «куда глаза глядят». Глядели они на асфальтовую дорогу, которая лежала выше, метрах в сорока от коттеджа, и вела в деревню. Минут через десять он оказался на главной улице и вскоре, миновав ряд белых домиков со ставнями, спустился до центра. Днем это наверняка было очень оживленное место — туристический сезон, близость моря, но сейчас туристы спали точно так же, как и местные жители. Перед закрытым кафе стояли выделяющиеся в полутьме яркими белыми пятнами пластиковые столики и стулья. Лестрейд выбрал подходящее место у самой стены, стащил рюкзак и наконец сел. Голова трещала, спина почему-то снова начала нещадно болеть, и он определенно нуждался в том, чтобы передохнуть.
Почти тотчас же из-за угла выскочила собака, обтявкала его, но незлобно, а потом ткнулась носом в ногу, виляя хвостом. Собака была некрасивая, белая с черными пятнами, на коротких лапах и чересчур раскормленная, а может, беременная. Наверное, та самая, которую он слышал еще от коттеджа. Лестрейд сначала просто ласково трепал ее, потом сполз вниз и обхватил руками, вжался лбом в короткую мягкую шерсть.
— Видишь, друг, — горько сказал он, — не вышло из меня дрессировщика акул. Я даже кормить их не гожусь. Дисциплины и навыков не хватает.
Собака тявкнула, подтверждая — мол, да, не хватает, и принялась лизать его в лицо.
Тоска немного отступила, но не сдавалась. Майкрофт, конечно, был прав по всем фронтам. И чего он тогда, действительно, остался ждать его в Кельне? Приказ есть приказ. Но… раненых не бросают? Угу. Сидел и ждал в кафе, как приблудившаяся собака, которую две недели кормили туристы, а потом не смогли взять с собой. Сидел и ждал, как будто Холмс был сосредоточением его смысла жизни, началом и концом света, как будто других вариантов, кроме как дождаться, не существовало вообще. А в итоге, оказывается, едва всех не погубил. И если бы Клаус не пришел… Все правильно, он, Лестрейд, виноват. И с его инициативой — в точности, как с другими качествами: где-то она полезная, а тут может серьезно навредить. В секретных операциях не должно быть вариантов, здесь все должно быть выверено. Вот только Клаус пришел, потому что Холмс сказал ему, что Лестрейд будет ждать. А это значит… это значит, что изначально ошибку допустил Холмс. Не он, Лестрейд, а Холмс, предвидевший его поведение, на самом деле поставил под угрозу операцию.
А обвинил его. Конечно же. Начальство, что с него взять… Точнее, не начальство, а Холмс.
Тот самый, который в день знакомства угрожал ему на складе в доках. Зачем это было нужно, так и осталось непонятным. Холмс мог просто отдать приказ — позднее он именно так и делал, но в тот раз он предпочел не представиться и просто тупо сыпать угрозами. Был ноябрь, Лестрейда заставили сесть в машину у Скотланд-Ярда, когда он вышел на улицу покурить в одном костюме, и он нещадно мерз и отчаянно завидовал этому мерзавцу в дорогом пальто. Шерлок несколько дней спустя, когда Лестрейд вконец измучился и попросил о помощи, разумеется, все разъяснил, объяснил, что это была проверка. Лестрейд проверку не прошел. Неважно, что там думал Холмс, которого он почти послал. Почти — потому что, хотя и держал лицо изо всех сил, испугался до усрачки и, как полный придурок, пытался быть вежливым, даже отказывая, как будто это могло иметь значение для подобных уродов. Но и после того, как Шерлок раскрыл ему личность своего братца, Лестрейду снились кошмары, в которых Холмс играл не последнюю роль. Сны, в которых похищали и насиловали, большей частью Элизабет, но иногда и его самого.
— Вы мне угрожаете?
— Ну что вы, как можно, дорогой мой инспектор? Просто предупреждаю. Предупреждаю.
Страх вскоре прошел, переродившись в ненависть. Вот как такого человека можно было не ненавидеть? К чему была вся эта демонстрация власти, если к тому моменту Лестрейд и так заботился о Шерлоке как мог? Впрочем, с кем-то, заинтересованным или привязавшимся меньше, чем он, это, наверное, срабатывало. И Холмсу было так проще. Он получал желаемое кратчайшим путем с наименьшими затратами. Неужели еще ему было сидеть высчитывать, к кому из этих мелких сошек применять какой подход?
И, по сути, ничего плохого Холмс не хотел. Просто он Холмс, а они общаются с людьми в своей извращенной манере. Это как с больной головой. Мог бы сказать, но вместо этого вокруг одного маленького факта навертел всего. Как будто если бы сказал, он, Лестрейд, счел бы это неважным. Вот и сейчас — Холмс мог бы просто приказать ему уйти, а вместо этого устроил целый цирк, зачем-то убеждал его. Или себя?..
Покинув деревню, Лестрейд минут через двадцать вышел к знакомой трассе, только несколько правее, чем днем. Согласно карте, следовало повернуть вправо, идти вверх, потом опять вправо. Конечно, он так и сделает. Только не сейчас. Лестрейд пересек трассу, свернул влево и в уже знакомом месте по одной из примеченных днем тропинок спустился к морю. По счастью, здесь не было ни пляжа, ни стихийного туристического лагеря. Только камни, луна и вода. На море был полный штиль. Лестрейд стащил штиблеты, опустился на ближайший валун и сунул саднящие ступни в воду. Температура ее была на грани — уже не теплая, но еще и не холодная. Должно быть, за вечерние часы море успело немного остыть. А вот воздух оставался достаточно теплым, и контраст этот был приятен.
Лестрейд посидел так минут пять. Головная боль поутихла, но сосредоточиться все равно не получалось. Слишком много было непонятного, и каждая неизвестная деталь хотела быть обдуманной в первую очередь, вылезала вперед, расталкивая подружек, словно обезумевшая красотка на распродаже. Но и подружки, не менее безумные, бросались к прилавкам вместе с ней.
Наконец он оставил бесполезную затею, скинул пропотевшие шмотки и вошел в воду, стараясь припомнить, слышал ли что-нибудь про акул в Провансе. Дно здесь было каменистое и неудобное, он тут же ушиб палец и сразу после этого ухнул с головой. Выплыл, отплевываясь, отфыркиваясь, и несколько минут плыл вдоль берега, чувствуя себя если и не счастливым, то уж взбодрившимся точно. Он любил море, море любило его, здесь все было просто и ни о чем не надо было гадать.
В рюкзаке отыскались чистые шорты и рубашка. Лестрейд вытащил булку с сыром, не хватало только пива, но и так было хорошо. Холмс многое теряет, уже одним тем, что его тут нет. Вернуться бы сейчас, вытряхнуть мерзавца из постели и окунуть. Но, конечно, это неосуществимо. Пока неосуществимо.
Потому что все с самого начала пошло неправильно. Ублюдочно — было бы точнее. Не с Кельна, а, конечно, с первого дня. И все же иногда Холмс был меньшим ублюдком. Как в самолете тогда, когда позволил сжимать свою ладонь. Или когда они стояли на вершине холма.
Сейчас он не знал, что испытывает к этому человеку, да и не это было важным. Важнее было понять, что делать. Он получил конкретный и очень обстоятельный приказ… А еще Холмс впервые назвал его по имени. Не случайно оговорившись, а целых два раза. И сказал: «Если я выберусь». И там, в Лондоне, тоже говорил «вы вернетесь», но ничего не говорил о себе. А еще он выставил его, Лестрейда, под кучей разных предлогов. Надуманных предлогов. И если вспомнить Кельн — ведь он еще не успел накосячить, а Холмс уже хотел от него избавиться. Так Клаус сказал. Но что бы это значило? Неужели он нужен был Холмсу только для того, чтобы долететь с ним до Германии? Но какой в этом тогда смысл? По сути, на каждом этапе Холмс справлялся сам. Он, Лестрейд, везде был довеском, и вдруг в Кельне этот довесок стал особенно бесполезным. Неужели Холмс так оскорбился из-за происшествия в самолете? Но он политик, его решения стократно взвешиваются, эмоциям в них не место. Тем более что Лестрейд извинился. Хотя Холмс, конечно, по этому поводу ни слова не сказал. Но ведь никаких недоразумений подобного рода больше не возникало. Наоборот, он действительно был полезен — и с перевязками, и как бы Холмс добрался без него до Прованса с одной рукой?
А сколько еще вопросов, на которые хотелось бы получить ответ… И вот это, например — Холмс говорил о том, что под пытками Лестрейд сдал бы его, однако прогнал, тем самым подвергая риску себя, и всех, и все свои наиважнейшие наигосударственнейшие операции. Или Холмс тоже вознамерился покинуть Прованс уже завтра, только решил выспаться перед путешествием? Может, потому и выгнал, что не хочет, чтобы Лестрейд знал, куда он отправится? Что ж, почему бы и это не прояснить вместе со всем остальным? Если Холмс действительно собрался дальше по каким-то основательным причинам, значит, он, Лестрейд, уйдет. И проблемы тут никакой нет. Но если это не так…
Как там сказал Клаус? «…Если Майк достанет тебя, все равно дай ему еще один шанс».
Лестрейд закинул рюкзак на спину и под оглушительное стрекотание цикад отправился обратно к коттеджу. Непрофессионализм непрофессионализмом, но, каким бы он ни был неуклюжим, пока что самое лучшее его место с точки зрения безопасности Холмса — рядом с Холмсом, и он не собирается оставлять его без ооочень серьезных причин.Глава 16 Когда Лестрейд подошел к дому, уже начало светать. Решив не будить Холмса, ну, по крайней мере, не сейчас, он вытащил свитер и, подстелив его, уселся на крыльце и оперся на рюкзак. И сам не заметил, как уснул.
Проснулся он от звука шагов по выстланной гравием дорожке. Лестрейд непонимающе оглянулся и увидел мужчину лет сорока, очень симпатичного, темноглазого. Каштановые волосы непокорными волнами падали на плечи. Футболка его была мокрой, а в руке он держал незажженную сигарету.
— Привет, — заговорил мужчина на плохом французском. — Извините, что так вчера получилось. Мы понятия не имели, что вы там. Честно говоря, трудно привыкнуть, что мы здесь не одни. Мы приезжаем сюда уже в третий раз, живем подолгу, и во второй половине еще никогда никого не было. Простите?
Лестрейд не сразу сообразил, о чем это он. Потом понял — они обнаружили, что он был в сарае. Незнакомец улыбался так солнечно, что ему, наверное, можно было простить все что угодно, даже убийство, не то что публичный трах. Из-за такой улыбки недолго и с ума сойти.
— Да пустяки, — отозвался Лестрейд. — Все в порядке.
Незнакомец протянул руку:
— Эстебан.
— Тома. Но вообще-то все зовут меня Жожо.
Эстебан кивнул на рюкзак:
— Поссорились?
— Да нет. Леон пишет книгу, — соврал Лестрейд. — Я не хотел ему мешать, но потом подумал, что это неправильно. Что надо хотя бы иногда вытаскивать его к морю.
— Да, он говорил про книгу, когда заходил сказать, что вы нашлись. — Эстебан лукаво улыбнулся: — Только не сказал где.
Было что-то приятное в том, что Лестрейд угадал с легендой Холмса. Придумать бы еще, что говорить самому Холмсу.
— А я уж было подумал, что тебе влетело, и ты хлопнул дверью. Когда Леон примчался к нам, у него было такое лицо! — Эстебан рассмеялся. — Ну очень знакомое. В точности, как у Хоакина, когда он видит рядом со мной какого-нибудь симпатичного парня.
Лестрейд непонимающе уставился на него.
— Вообще-то сначала с ума от ревности сходил я, — продолжил Эстебан. — Хоакин был… очень востребован, а я про себя вообще ничего не знал. Был уверен, что я гетеро. — Он улыбнулся рассеянно, потом замолчал и испуганно взглянул на Лестрейда, как будто неожиданно понял, что сказал слишком многое.
До Лестрейда же наконец дошло.
— Мы не в этом смысле… не пара, — замотал головой он. — Просто друзья. И да, я — гетеро. — И, понимая, как двусмысленно это прозвучало, на всякий случай добавил: — И он тоже.
— Извини, — смутился Эстебан. — Тогда тебе, наверное, неприятно слушать мои откровения. Просто он так вел себя, что я и подумать не мог… За друзей так не волнуются.
«Если только они не являются по совместительству людьми, которые могут выдать тебя».
— Да нет, все нормально. Стоп. Леон волновался? Он волновался?
— Хм… Ну да. Я так и понял, что он из тех, кто не особенно показывает свои чувства.
— Он их вообще не показывает, — хмуро сказал Лестрейд.
— Да ну, все показывают. Надо только уметь читать. Вообще-то я вот зачем зашел. Мы только что с моря и собираемся завтракать. Я особо есть не хочу, а Хоакин, как всегда, наготовил еды на целую деревню. Позавтракаешь с нами?
Лестрейд хотел не столько есть, сколько пить, поэтому готов был согласиться, но… Он оглянулся на дверь. Что, если Холмс действительно вознамерился скрыться? Тогда он упустит его. Впрочем, тот вполне может улизнуть и через заднюю дверь. Лестрейд похолодел.
— Без проблем, — по-своему истолковал его движение Эстебан. — Там правда хватит на всех. Только я думал, ты хочешь дать ему выспаться… Он не очень здоровым выглядел вчера.
Лестрейд почти не слышал его, захваченный одной мыслью: а что, если он ошибся и Холмс уже ушел? Он кинулся к двери и заколотил в нее кулаками, начисто забыв о существовании кольца. А в следующую секунду дверь распахнулась, и он едва не влетел внутрь.
— Я слышу, — хмуро сказал Холмс и отступил в прихожую, спрятав руки в карманы халата.
Лестрейд застыл на пороге, не зная, что сказать. Холмс также не говорил ни слова. Он смотрел даже не на Лестрейда, а куда-то мимо него и в пол.
— Я вернулся, — зачем-то озвучил очевидное Лестрейд.
Холмс продолжал молчать.
— Соседи зовут нас позавтракать с ними. Я схожу?
— Делай, что хочешь, — безразлично откликнулся тот.
Лестрейд оглянулся на Эстебана:
— Я сейчас!
Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Холмс по-прежнему молчал. Это начинало надоедать, и в конце концов Лестрейд разрешил эту проблему по-своему — прошел мимо Холмса и стремительно поднялся наверх. Поднялся, чтобы натолкнуться в малой гостиной на холмсов рюкзак.
— Так я и знал! — воскликнул он устало.
За его спиной послышались шаги. Холмс поднимался следом.
— Ты уйдешь? — не оборачиваясь, спросил Лестрейд.
Из-за спины раздался театральный вздох — Лестрейд так и видел, как тот закатывает глаза. Потом Холмс прошел мимо него и сел в ближайшее кресло, сложил руки домиком перед собой. На безымянном пальце правой руки сверкнуло кольцо — сразу два крупных камня, коричневый и темно-синий, треугольной огранки с плоским верхом.
Лестрейд опустился в кресло напротив, сжимая подлокотник так сильно, словно пытался его раздавить. В очередной раз перед этим человеком вся его решительность испарилась, он напоминал себе нашкодившего школьника, который, вместо того чтобы делать домашние задания, лазал к соседям через забор и теперь не знает, что наврать строгой учительнице. Да что же происходит, черт возьми?!
Он встал и подошел к окну, выходящему на дорогу. Жалюзи были опущены, но не закрыты полностью. Внизу, в паре метров от крыльца, задирая голову вверх и щурясь от удовольствия, курил Эстебан. Должно быть, Холмс стоял здесь, прежде чем спуститься, и наблюдал за ними какое-то время.
Лестрейд мучительно раздумывал, что сказать. «Положись на меня» — этот этап уже как бы пройден. Холмс действительно может полагаться только на себя самого. «Я тебе пригожусь?» Ну смешно же. По сути, самым лучшим для Холмса сейчас было бы, если бы Лестрейд оказался мёртв…
— Зачем ты хочешь остаться? — спросил Холмс.
— Что?
— Не зачем ты нужен мне, а зачем ты хочешь остаться — вот настоящий вопрос. С первым понятно — ты считаешь, что твое пребывание рядом со мной сделает мое пребывание где-либо более безопасным. Так что же со вторым? Почему ты хочешь остаться со мной? Без меня у тебя больше шансов безопасно вернуться домой. И даже если тебя схватят, но отдельно от меня, у тебя больше шансов выкрутиться. А если тебя схватят со мной — шансов не будет.
Он не стал озвучивать дальнейшее, и Лестрейд был благодарен за это.
— Ты только из-за этого меня гнал, или есть еще причины?
— Мои причины тебя не касаются, — возразил Холмс. — Еще раз — ты хочешь остаться. Почему? Интересы Британии - это, конечно, очень мило, но я в состоянии сейчас справиться сам. И в Швейцарию мне придется отправиться одному.
— Я хочу остаться потому, что я хочу остаться, — буркнул Лестрейд. Он не знал ответа, а еще ненавидел выглядеть глупо.
— «Я дерусь, потому что дерусь». Ясно, — сказал Холмс и вновь замолчал.
— Ты хочешь уйти? — спросил Лестрейд.
«Прямо как супруги отношения выясняем, черт знает что».
Он прислонился к стене и уставился в затылок Холмса с редкими рыжими завитками, как будто мог так загипнотизировать его и заставить принять нужное ему, Лестрейду, решение.
«Ну же! Черт возьми…»
— Думаю, в этом нет смысла, — вздохнул Холмс.
Лестрейд выдохнул облегченно и, пройдя мимо Холмса, опустился в кресло, на несколько мгновений прикрыл глаза. Холмс между тем встал, и Лестрейд услышал, как задвигались жалюзи. Он ожидал, что Холмс откроет их, но оказалось наоборот. Потом Холмс подошел к картине, изображавшей холмы, покрытые виноградниками, и, сняв ее, обнажил дверцу сейфа. Открыл его и протянул Лестрейду пистолет — Глок22.
— Похож на твой.
— Да… Но старый роднее. Буду утешаться тем, что я теперь почти как агент ФБР.
— Мой Вальтер мне тоже нравился больше, — усмехнулся Холмс.
Он потянулся закрыть дверцу сейфа. В этот момент луч восходящего солнца проник сквозь отломанный кусочек жалюзи окна, выходящего в сад, и упал на руку Холмса, заставив заиграть камни в его кольце. Лестрейд уставился на него, и Холмс, поймав его взгляд, резко снял кольцо и надел его на безымянный палец левой руки.
— Ты, кажется, собирался завтракать у соседей, — сказал он. — Вот и иди к ним.Глава 17Холмс с ним пойти отказался.
— У меня есть кое-какие дела, — сказал он.
А Лестрейд пошел к соседям, и с удовольствием. И еще — с большим облегчением. Несмотря на то, что вроде бы все уладили, снаружи он чувствовал себя гораздо лучше, чем в доме, свободнее.
Хоакин оказался его ровесником, высоким мужчиной с загорелым лицом и еврейскими чертами, с аккуратной лысиной и парой едва заметных продольных морщин на лбу. Он подавал продукты прямо из окна кухни, а Эстебан и Лестрейд накрывали на стол. На завтрак предлагались омлет с вялеными помидорами и ветчиной, круассаны с пастой из оливок и каперсов, а также киш с грушей и рокфором. Хоакин принес вино.
В отличие от Эстебана он был молчалив и явно присматривался. Лестрейду не нравился его взгляд, но в обаянии ему, безусловно, было трудно отказать. Испанцы занимались юридической практикой и оказывали консультации по торговым сделкам с латиноамериканскими поставщиками, жили в Мадриде. Хоакин был состоявшимся адвокатом, Эстебан, несмотря на свой возраст, еще доучивался. В Прованс они приехали, когда он разделался с очередными экзаменами. Хоакином Эстебан откровенно восхищался, хотя, как понял Лестрейд, они были вместе уже несколько лет.
— Лучше его нет в профессии, это правда! — мечтательно улыбаясь, говорил Эстебан, наливая Лестрейду второй бокал. — Слышал бы ты его речи в суде! Я просто с ума сходил, ловил каждое слово. И он ни одного дела не проиграл, любого мерзавца мог…
На этом месте он под взглядом вернувшегося из дома Хоакина вдруг оборвал себя, виновато оглянулся и принялся расспрашивать Лестрейда о нем самом. Видимо, Хоакину не особенно нравилось быть предметом обсуждения.
Лестрейд придерживался легенды, что работал в Аквиле и занимался космическими частицами. Он так вдохновенно врал, расписывая, как после землетрясения валялся в госпитале — спина с тех пор не перестает болеть, как потом вернулся домой в Лангедок и жил на небольшое наследство, что минутами сам начинал себе верить. Стремясь отвлечь внимание от своей персоны, он переключился на достопримечательности Лангедока, и вскоре его уже расспрашивали именно о них и в свою очередь принялись рассказывать об Испании, затем Лестрейд и Хоакин неожиданно нашли общую тему — футбол, а потом Лестрейд поймал на себе взгляд Майкрофта Холмса. Тот вышел из-за угла дома и смотрел на него так пристально, что Лестрейд с трудом вспомнил, о чем только что говорил. Он сразу почувствовал себя нашкодившим школьником и весь остаток завтрака ужасно нервничал и наверняка бездарно пытался это скрыть.
По счастью, Холмс всего лишь съел кусок пирога, выпил один бокал и, сославшись на особенно трудную главу, ушел. Хоакин тоже их покинул. Эстебан и Лестрейд остались одни.
Эстебан налил еще вина.
— Леон так следит за тобой, — заметил он. — Если бы ты не сказал, что вы не пара, я бы никогда не подумал.
Лестрейду тоже показалось, что Холмс пришел проконтролировать ситуацию, но это было понятным — мало ли что он тут может сболтнуть.
— Видимо, он боится, что ты совратишь его «подай-принеси», — отшутился Лестрейд.
— Я бы тебя и вправду посовращал. Хоакин не любит ходить со мной на море, а я не хожу один. А ты плаваешь. Мы ночью тебя видели в бухте. Пойдешь со мной вечером туда? Если тебя не смущает моя ориентация, конечно.
Лестрейд окинул Эстебана взглядом, раздумывая, стоит ли ему чего-то опасаться с этой стороны, поймал ответный взгляд, не выдержал и улыбнулся. Потом посерьезнел:
— Я не знаю. Надо Леона спросить. Вдруг я буду нужен ему?
На том и порешили.
К удивлению Лестрейда, на втором этаже работал телевизор, правда, без звука. Показывали велогонку Тур-де-Франс, как раз сегодня проходил этап в Провансе.
— Я думал, ты работаешь, — сказал он, поднявшись вслед за Холмсом, открывшим ему дверь. Тот сразу же вернулся в кресло и поставил на колени ноутбук. — А как же «самое главное для меня сейчас — максимально сосредоточиться»?
— Мне не нужно работать все время, — проигнорировал подколку Холмс. — Я жду сведения от Шерлока, потом обрабатываю их. Предпочитаю не делать выводов при недостатке информации.
— Тебе нравятся велогонки? — Лестрейд поежился под взглядом Холмса. — Ну да, ты производишь впечатление машины, которой не интересно ничто человеческое.
Холмс пожал плечами и вновь перевел взгляд на экран:
— Мне нравятся гонки всех видов, нравится играть в шахматы, хотя, как ты сам понимаешь, в соперники мне годится только лучшая компьютерная программа. Я люблю хорошую еду и хорошее вино, мне нравится готовить, нравится водить самолет.
— Самолет, ух ты! Ну а про меня ты все, наверное, знаешь, или не знаешь, но тебе неинтересно.
На экране сразу несколько велосипедистов упали, и Лестрейд тоже теперь туда уставился. Впрочем, картинка тут же сменилась на велосипедистов, въезжающих в какой-то городок.
— Никогда не смотрел велогонки. По какому принципу их вообще выигрывают?
— В Тур-де-Франс двадцать один этап. Победа на каждом этапе сама по себе престижна. Гонку выигрывает тот, чье суммарное время на всех этапах будет наименьшим. Можно выиграть, не не победив ни на одном этапе, как Лемонд в 1990 году. Его, кстати, звали Грегори, как и тебя. Что ты еще хочешь знать?
— А море ты не любишь?
— Если ты надеешься затащить меня в бухту, то нет.
— Как ты?..
— Боже, Жожо, это уже не смешно. Ты не в той одежде, что был вчера, ты пахнешь морем, и к твоей шее прилипла водоросль.
Лестрейд машинально стер ее рукой.
Картинка в телевизоре сбилась, и Холмс открыл ноутбук:
— Что еще?
— Почему операцию отменили?
— Потому что она была спланирована так, чтобы потерпеть провал.
— Эээ… ну бездарно, конечно, да, но не настолько же плохо.
— С учетом имеющейся у меня информации — настолько. Думаю, что Шерлок бы не обрадовался, если бы ты взлетел на этом складе на воздух вместе с остальными.
Лестрейд вздрогнул:
— Значит, была утечка…
— Не в первый же раз.
— Но кто? Джонсон?
Он был рад услышать «нет».
— Тогда кто?
— Я не могу тебе этого сказать. Пока — не могу. И было бы хорошо, чтобы никогда не смог.
Лестрейд кивнул:
— Я понимаю.
Холмс поднял на него взгляд и вдруг улыбнулся. Улыбка, правда, тут же сделалась отвратно кривой и перешла в усмешку. Лестрейду даже подумалось, не почудилось ли.
— Нет, ты не понимаешь. Ты и десятой части происходящего не понимаешь. Не пытайся строить из себя крутого детектива. Это разгадать не под силу даже Шерлоку.
— Так объясни!
— А какой смысл? Но я могу сказать, что, если я не вернусь, ты будешь в безопасности и в следующей утечке в любом случае не будет нужды.
— Подожди. Теперь я понимаю еще меньше. Почему… Постой! То есть ты хочешь сказать, что эта утечка была сделана, чтобы убрать меня?
— Тебя, Донован, Диммока, Хартрайта, всех, кто лоялен Шерлоку и через него — мне.
— Fuck! — сказал Лестрейд. — И кроме нас кто-то еще, да? Повсюду? Эти скандалы последних лет в Скотланд-Ярде: с масонами, с прослушкой от News, с использованием имен мертвых детей для прикрытия — везде после этого летели твои люди?
Холмс поморщился:
— Не везде, но вообще ты мыслишь в правильном направлении.
— Как продвигается ваше расследование?
— Продвигается.
— Почему твоим противникам так важен твой провал? Что ты им не даешь сделать? И это ведь британцы, да? И европейцы? Не американцы, иначе бы ты не делал вид, что в Америку улетел?..
Холмс фыркнул:
— Грегори, я им все не даю делать. Есть люди, которые просто мешают, что бы они ни делали.
— А взрыв на Пэлл-Мэлл как-то связан с этой историей?
— Связан, — Холмс захлопнул ноутбук и отставил его на стол, видимо, поняв, что от Лестрейда не отвязаться. — Там погибли мои люди. И некоторые наши иностранные гости, которые были на переговорах инкогнито. Я узнал о готовящемся взрыве за две минуты, но предупредить не смог. В переговорной комнате сигнала нет. Из персонала к телефону никто не подошел.
Лестрейд встал и прошелся по гостиной:
— Один в один как у меня в 92-м. Я узнал о бомбе на верхнем этаже дома, где произошло убийство, за минуту до того, как раздался взрыв. Погибли судмедэксперт, криминалист и два сержанта. У каждого из нас есть такая история: если бы пошел туда-то, тогда-то, сделал это, а не то, тогда кто-то не пострадал бы, был бы жив, не сошел бы с ума, не попал бы под автомобиль. Если бы ты чаще навещал маму, она бы волновалась меньше, и ее бы не хватил инфаркт. А если бы ты не наорал на соседа, он, может, не повесился бы в этот день.
Холмс глянул на него почти с яростью:
— С чего ты взял, что я нуждаюсь в утешительных душещипательных историях?
— А с чего ты взял, что я рассказываю их тебе?
Холмс промолчал. Лестрейд зевнул. У него слипались глаза.
— Иди спать.
— Нет, я хочу еще поговорить. А то потом ты хрен ответишь.
— Обещаю, отвечу на все вопросы, на которые можно будет ответить. Иди спать.
Лестрейд взглянул на него. Это было что-то новенькое. Да и вообще весь разговор был чем-то новеньким. Похоже, решив, что отвязаться от него, Лестрейда, нельзя, Холмс решил пойти на мировую.
— Что такое? У меня что-то на лице? — тут же опровергнув эту теорию, раздраженно спросил Холмс.
— Нет, — Лестрейд улыбнулся, сам не зная отчего. — Спокойного дня.
Проснувшись, он некоторое время еще нежился в постели. Несмотря на маленький размер комнаты, кровать была слишком большой даже для двоих, настоящий траходром. На столике у изголовья стоял сухой букетик лаванды. Подтянувшись, Лестрейд на секунду зарылся в него носом, потом спустил босые ноги на нагретый солнечными лучами пол. Хорошооо.
Он оглядел еще раз траходром и хихикнул. А у соседей кровати, наверное, маленькие, у них ведь всего две комнаты, вот они и используют стог. Боже, Лестрейд, куда тебя несет? Смеясь, он закрыл лицо ладонью.
А еще они решили, что они, Лестрейд с Холмсом, пара. Быть парой Холмса, ооо! Интересно, кто из них был бы сверху? И где бы они трахались? У Холмса вот точно маленькая кровать. Наверное, выбрал такую специально, чтобы он, Лестрейд, его не трахнул. Испугался, бедняга, в самолете. Как будто, если бы Лестрейд захотел его трахнуть, ему бы помешала какая-то маленькая кровать. Нет, ну какая глупость — предположить, что Холмс может иметь к нему интерес!
— Тааак! — он уставился в стену. Потом повернулся и посмотрел сначала в одно окно, потом в другое. Но ведь не может же этого быть, нет? Не мог Холмс?.. Это же Холмс! Стоп. Давай рассуждать логически. Холмс не гей. Судя по его виду, он вообще трахался лет двадцать назад, если вообще когда-либо трахался. Он с политикой трахается, ему незачем. — Да, как-то так, — кивнул сам себе Лестрейд. — Как-то так.
Ладонь Холмса в его руке. Он не отнимает ее, хотя, если бы ему было неприятно, давно бы это сделал.
«Если вы еще раз позволите себе подобное поведение в мой адрес, инспектор Лестрейд, об отставке даже речи уже не пойдет, ибо я вас уничтожу. Я. Уничтожу. Вас».
«Он хотел, чтобы ты улетел».
«…инспектор, ваше присутствие раздражает меня, мешает сосредоточиться»…
«За друзей так не волнуются».
Холмс не хотел идти к соседям, но потом пришел. И сколько стоял еще за углом до этого, подслушивая?
«Если бы ты не сказал, что вы не пара, я бы никогда не подумал».
Да нет, бред. Конечно, Холмс волновался, они теперь связаны, и от безопасности Лестрейда зависит и его безопасность. Все это вполне объяснимо, кроме одного — попытки прогнать. Но и это можно объяснить — переволновался, решил, что лучше уйти одному, чем так волноваться на будущее, присматривая за телохранителем-детсадовцем. Все объяснимо. Вполне объяснимо без всякого сексуального подтекста, и поменьше надо слушать соседей-педиков, да…
Холмс обнаружился в кухне. Повязав клеенчатый фартук, он активно орудовал лопаткой в сковороде, от которой доносился изумительный запах мяса. На столе были разложены почищенные и нарезанные баклажаны, помидоры, перец.
— Если я пойду искупаюсь вместе с соседом, это…
Холмс бросил лопатку в овощи и повернулся к Лестрейду.
— С соседом? — скривился он. — Ты имеешь в виду, конечно, красавчика Эстебана?
— Ну да.
— А если я скажу, что против?
— Тогда я спрошу почему. В бухте дно каменистое, трудно заходить в воду, не думаю, что там купается кто-то, кроме таких идиотов, как мы.
Холмс вздохнул и закатил глаза. Он стоял совсем близко, и от него слабо пахло туалетной водой и каким-то лекарством. К его щеке пристало кунжутное семечко. Лестрейд сделал шаг вперед, протянул руку и осторожно смахнул его. Глаза Холмса расширились. Он приоткрыл рот, видимо, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл. Лестрейд слышал, как колотится его сердце. Или это он слышал свое собственное?
— Эстебан был прав, — сказал он тихо.
— О чем ты? — с недоумением и раздражением спросил Холмс, но назад не отступил.
— О том, что ты ревнуешь.
Чувствуя бешеный ток крови в ушах, Лестрейд приподнялся на цыпочки и поцеловал плотно сжатые губы. И когда они приоткрылись, скользнул языком внутрь.Глава 18В какой-то момент в его сознании еще мелькнула мысль: «Что я делаю?», но в следующий Лестрейд уже бросился в омут с головой. Его язык столкнулся с языком Майкрофта, и это ощущение разом словно заставило расплавиться все его тело. Ноги ослабли, и Лестрейд с трудом удержался от того, чтобы навалиться на Майкрофта, который не отвечал ему, но впускал в свой рот, позволяя исследовать его. Руки Лестрейда бережно легли на напряженную спину и так же бережно прижали к себе. Майкрофт словно бы выдохнул всем телом, расслабляясь, и Лестрейд переместил левую руку на его талию, а правой осторожно погладил между лопаток, успев подумать, как долго он, оказывается, хотел чего-то подобного. Потом он отстранился, чтобы глотнуть воздуха и понять, куда нужно передвинуться, чтобы не упасть… В овощи сажать Майкрофта как-то не хотелось, и на раскаленную сковородку - тоже.
— Достаточно! — руки Майкрофта отстранили, словно бы оторвали его от себя, и в них была та самая твердость, которую Лестрейд испробовал на себе еще в Вулидже.
Он отступил к раковине, Майкрофт — в противоположную сторону. Делая большие судорожные вдохи, как будто его только что вытащили из воды и он никак не мог начать нормально дышать, Майкрофт практически сел на стол и тут же застонал и впился пальцами в больное плечо так глубоко, словно хотел вырвать его из тела.
Лестрейд мысленно выругал себя последними словами.
— Тебе плохо?
Он сделал шаг к Майкрофту, но тот выставил вперед ладонь: не подходи.
— Воды? Обезболивающее?
Майкрофт, дыша сквозь сжатые зубы, прикрыл глаза.
— Сделай одолжение, просто уберись сейчас из дома, — сказал он. — Прямо сейчас.
— Ок.
Лестрейд уже отодвигал засов на задней двери, когда Майкрофт стремительно вышел из кухни:
— До темноты. Ты должен вернуться до темноты.
— Там бродят очень страшные, очень голодные вампиры? — спросил Лестрейд.
На лице Майкрофта мигом появилось привычное выражение: «ну что за идиот?»
Лестрейд рассмеялся от облегчения и сбежал в сад. Он прошел несколько раз по дорожке взад-вперед, потом открыл дверь сарая, намереваясь поваляться в сене, но понял, что не выдержит и минуты, и пошел обратно к дому, точнее, к его соседской половине.
Готовил на этот раз Эстебан. Хоакин смотрел на него сквозь открытое окно, притворяясь, что читает какие-то очень важные документы на экране ноутбука. Лестрейду он вроде бы обрадовался, по крайней мере, настолько, насколько дал себя прочесть. А вот Эстебан ему обрадовался точно, хотя и успел кинуть на Хоакина виноватый взгляд.
После обеда отправились на море. Лестрейд уже немного успокоился, но все равно его мучили сомнения — действительно ли стоит идти купаться или лучше вернуться домой? Майкрофт ничего не сказал ужасного, но при этом прогнал. Что из этого было главным? Неправильно было то, что он сделал? Правильно? В какой-то момент все казалось таким… таким…
Он застыл посреди лавандового поля и опомнился только тогда, когда Эстебан вернулся за ним.
— Что случилось? — спросил он мягко.
— Я поцеловал его, — Лестрейд закрыл лицо рукой.
— А он? — в голосе Эстебана звучала улыбка.
— Прогнал меня. Слушай, это не стоит обсуждения, честное слово.
— Как хочешь.
Но и до самого моря сомнения не отпускали его. Лестрейд перебирал в памяти реакции Холмса, пытаясь найти подтверждение своим словам о ревности, и больше не находил. Как ему могло такое показаться? И кольцо… Холмс снял кольцо с правой руки и надел на левую, чтобы показать, что он занят. Изначальный запрещающий жест. Должно быть, заметил его интерес. Но его интерес-то появился вот только что, какой-нибудь час назад. Утром ему и в голову не приходило, что… Что он что? Гей? Бисексуал? Нет, вряд ли гей. Женщины ему нравились не меньше, чем Майкрофт. А Майкрофт…
Лестрейд отпустил Эстебана плавать, а сам уселся на тот же камень, что и ночью. Дело близилось к закату, потому уже не палило, да и легкий ветерок обдувал лицо. На берегу в бухте никого не было, но метрах в ста на волнах качались две лодки, из-за мыса доносился шум, веселые крики. Вдалеке плыл большой прогулочный катер, за ним виднелось уставленное коричневыми и зелеными контейнерами грузовое судно.
И опять захотелось, прямо-таки ужасно захотелось, чтобы Майкрофт был здесь. Сидел на соседнем камне, опустив в воду босые ноги, и закатные лучи подсвечивали бы темно-рыжие завитки на его висках. Лестрейд, улыбаясь, сполз прямо в одежде в воду, оперся затылком об один камень, закинул ноги на другой. Надо же было не понять! А Майкрофт, конечно, догадался обо всем с самого начала. Может, поэтому и гнал. Потому что ему только озабоченного идиота не хватало сейчас… И все же на какой-то момент показалось, что Майкрофту хотелось тоже…
Эстебан вернулся, уселся на камень над головой Лестрейда.
— Хорошая вода. У нас такой теплой воды никогда не было. — Он помолчал. — Знаешь, я очень долго не мог признать, что я гей. У нас в стране разрешены однополые браки, но я все равно очень трусил признаться, боялся разрушить свою жизнь, а в итоге получилось еще хуже. Сначала я просто ничего не понимал, не понимал, что то, что я чувствую к Хоакину, не просто глубокая дружба, даже женился, хотя и очень не хотел. Я к тому времени чуть ли не все свое свободное время уже в конторе проводил, только бы еще с ним побыть. Или даже просто быть там на всякий случай, вдруг он придет. А все равно ничего не понимал. А потом… ну а потом я трусил, не мог уйти от жены, и лучше даже не вспоминать, чем все кончилось. Она погибла в конце концов. Не из-за меня. Так получилось. Но она меня хотела убить. Я слишком далеко все это завел.
— У меня нет трудностей с принятием собственной ориентации, — ухмыльнулся Лестрейд. — Да и вообще, на фоне всего остального…
Он встал, разделся до трусов и пошел в воду. Во всей истории оставалось неясным только одно: по какой таинственной причине Майкрофт Холмс не убил его сразу после поцелуя. А ведь мог.
В море, как обычно, было хорошо. Лестрейд бездумно плыл на спине, когда ему вдруг вспомнились слова Эстебана: «Или даже просто быть там на всякий случай, вдруг он придет». Да, должно быть, это было заметно уже в Кельне. Инспектор Грегори Лестрейд, пятидесяти трех лет, влюбленный (безнадежно?) в занимающего (или занимавшего) скромную должность в британском правительстве Майкрофта Холмса. Аминь.
Обратно шли молча. Эстебан улыбался, Лестрейд старательно игнорировал мысли о том, как теперь общаться с Холмсом. Лаванда пахла одуряюще. У самого забора он не удержался и сорвал несколько веточек.
— Цветы в честь прекрасной дамы? — ухмыльнулся Эстебан.
— Заткнись!
Отсмеявшись, они разошлись каждый в свой угол, но Лестрейд еще побродил вокруг дома, поднялся наверх к дороге, попытался разглядеть, не сидит ли Холмс на втором этаже, но увидел только мерцающий экран телевизора. Хотелось пройти дальше, в деревню, и с собакой потискаться - тоже, но солнце уже село, а испытывать терпение Холмса без конца он не хотел. Что-то смущало его в словах Эстебана, не давало покоя. Он перебирал их, насколько мог вспомнить, и никак не мог это что-то найти.
— Почему ты назвал наших соседей сомнительными? — это было первое, что он спросил, когда Холмс пропустил его внутрь.
— Неужели? — растянул в неприятной улыбке губы Холмс. — Может быть, ты наконец понял, почему я не хотел тебя отпускать?
Лестрейд вздохнул:
— Знаешь, при всей поганости твоего характера я бы хотел, чтобы это произошло по другой причине.
Холмс застыл посреди прихожей, к нему спиной.
— О, опять, — сказал Лестрейд устало. — Инспектор, я уничтожу вас за каждое неправильно сказанное вами слово. Да, я уже сто раз понял, какой я идиот и насколько неверно истолковал твои реакции. Можем мы все обсуждения этого как-то опустить?
— Наверху.
— Ок.
Когда Лестрейд переоделся и вышел в гостиную, телевизор уже был выключен. На маленьком столике между креслами горела лампа под оранжевым абажуром, уютно рассеивая темноту. Ноутбук Холмса лежал у него на коленях.
«Оборону выстроил».
— Так что ты хотел мне сказать?
— С чего ты взял, что подобное твое поведение может быть для меня приемлемым?
— Хм… Если честно, я вообще ни о чем таком не думал. Ну а почему бы ты не мог быть геем или бисексуалом? И, в конце концов, ты переодевался в женское платье в Лондоне.
Холмс поморщился:
— Я как-то переодевался в полевого командира сербских террористов. Это же не сделало меня одним из них.
— Кто знает?
— Твое чувство юмора оставляет желать лучшего. Я бы на твоем месте почаще задумывался, что и кому ты говоришь.
— Мне следует рассчитывать по возвращении на понижение до констебля за то, что мне нравится целовать тех, в кого я влюблен?
Холмс казался совершенно обескураженным. Лестрейд вдруг вспомнил, что оставил цветы в своей комнате. Он сходил за ними и поставил в вазу на столике. Холмс сузил глаза.
— Полагаю, мне стоит подчеркнуть, что подобные проявления твоих чувств совершенно неуместны. Могу я рассчитывать на то, что это не повторится?
— Ты боишься, что я буду набрасываться на тебя и с особым садизмом насиловать всякий раз, когда увижу тебя в фартуке и с лопаткой на кухне? Нет. Я буду страдать от неразделенной любви молча и в конце концов издохну в муках на коврике у твоей двери поутру.
Холмс закатил глаза.
— Все в порядке, Майк, правда. Я приличный мальчик и не распускаю руки там, где не следует.
Холмс только вздохнул.
— Так что там с соседями?
— Что ты заметил?
— Не знаю. Может, это полная чушь, но… Эстебан сказал, что у них никогда не было такого теплого моря. Но в Испании оно теплее, чем здесь. И еще он говорил про речи Хоакина в суде, но юристы, сопровождающие сделки, не произносят речей.
— Браво, инспектор! — Холмс даже улыбнулся, и на этот раз его улыбка точно не была кривой.
Лестрейд почувствовал, что краснеет.
— Так кто они? Это чем-то угро…
— Нет. Нам — нет. Скорее уж мы им.
Он передал Лестрейду ноутбук. На его экране красовалось лицо Эстебана, только здесь он был с короткими волосами и «голливудской» бородой. Заголовок статьи гласил «Адвокат-убийца добрался до своей жены». Минут двадцать Лестрейд читал и перечитывал, как Педро Бегхьо, партнер (во всех смыслах) скандально знаменитого адвоката Гильермо Грациани, застрелил сначала своего тестя, потом убил торговца оружием, который продал ему пистолет, а теперь следы его присутствия обнаружились и в квартире его недавно убитой супруги. Судя по снимкам, Гильермо Грациани также жил во второй половине дома под именем Хоакина.
— Бред какой-то! — сказал Лестрейд, возвращая ноутбук Холмсу. — Эстебан…
Он задумался. Представить, что этот симпатичный парень с лучезарной улыбкой…
— Мориарти тоже улыбался, — мягко заметил Холмс.
Лестрейд вздохнул.
— Мориарти мне сразу не понравился. — Он вздрогнул от отвращения. — Я его видел у Молли. Относил ей печень, которую стащил Шерлок. Джим крутился в лаборатории, и у меня было стойкое ощущение, что с такими, как он, скользкими типами дела лучше не иметь. Но Эстебан… он такой, знаешь, невинный, что ли… искренний… переживающий за все.
Холмс печально усмехнулся:
— В этом мире многие вещи, Грегори, не то, чем кажутся.
— Как ты их вычислил?
— Ну, во-первых, вчера мы говорили по-испански, — лениво, в духе «это было проще простого», ответил Холмс. — Я заметил, что Хоакин произносит некоторые слова с придыханием, к тому же его гласные более певучие, чем у испанцев. Кроме того, Хоакин один раз сбился и произнес слово так, как могут говорить только в Латинской Америке — с «ж» вместо «й». А у Эстебана слишком правильный, слишком хороший испанский. Сегодня я услышал, как Эстебан говорит про речи Хоакина. Я предположил, что Хоакин не консультант по сделкам, а адвокат по уголовным делам, и забил в аргентинский гугл: «Знаменитые адвокаты Аргентины».
Лестрейд кисло улыбнулся.
— Его речи действительно очень хороши, — продолжал Холмс. — И лекции тоже. По крайней мере, из того, что нашлось в youtube. И, в отличие от Эстебана, он не находится в розыске.
— В международном?
— Эстебан? Нет.
— И… что ты будешь делать?
— А ты?
— Я? Я бы с удовольствием занялся с тобой любовью, но, поскольку это невозможно…
Удивительно, но Холмс, хотя и метнул на него нечитаемый взгляд, промолчал. А еще у Холмса вдруг заполыхали щеки. Устраиваясь спустя несколько часов в постели, Лестрейд вспоминал, как тот встал и, сославшись на срочное дело, захватил ноутбук и ушел к себе. И чем дольше он думал об этом, тем больше ему казалось правильным поцеловать Холмса еще раз.