Название: Я открываюсь под конец
Автор: [J]дусхен[/J]
Пейринг: Крис Арджент/Питер Хейл
Рейтинг: R
Жанр: драма, ангст, элементы сюра
Размер: ~14300 слов
Дисклеймер: все им
Саммари: Крис отправляется на поиски в конец свихнувшегося сына Питера Хейла и решает, что было бы неплохо иметь под рукой последнего. Только потом все идет совсем не так, как задумывалось.
Предупреждения: ненормативная лексика, нелицеприятные подробности, насилие, как физическое, так и моральное, в обе стороны

I

Самое отвратительное, что Крис не может заставить его заткнуться.
-У дельфинов чертовски маленькие глаза, - говорит Питер и подзывает бармена, чтобы тот налил ему еще пива, - серьезно, просто чертовски маленькие гладкие черные глаза. Одни зрачки вместо глаз. Хреново быть дельфином, я бы просто удавился. Маленьким гладким серым дельфином. Просто отвратительно. А пингвином. Высиживать яйца и трахать все, что лежит на земле книзу брюхом. О. Или гиеной - можешь себе представить, как воняет протухшее испорченное мясо? Невероятно. Кажется, меня тошнит, Крис. Пойду проблююсь.
Питер встает на ноги, тщательно изображая недомогание - слишком тщательно, чтобы хоть кто-то в это поверил, но не то чтобы именно это было его целью.
Крис вцепляется ему в запястье мертвой хваткой, только слегка повернув в его сторону голову, и тянется привычно за отравленным аконитом кинжалом.
-Окей, - говорит Питер, бросая взгляд на замершую в кармане куртки руку Арджента, садится обратно и бормочет почти растерянно, - я думал, ты любишь дельфинов.
Крис просит бармена повторить его дрянное пойло. Он чертовски устал и заебался, а этот вертлявый ублюдок под боком большей частью все только усложняет. Крису очень хочется домой, набивать морду домогающимся до его дочери подросткам и в конец оборзевшим оборотням. На данный момент, у него только прокуренный тесный бар в каком-то захолустье на юге Кентукки, и психопат с необъятной склонностью к актерству вместо напарника. Питер залипает на своих собственных пальцах, с интересом колупая отросшие ногти, и замолкает на пару мгновений.
Они сидят в тишине еще целых спасительных тридцать шесть секунд, пока Хейл одним залпом осушает свою кружку с пивом. Его кадык дергается с каждым мощным глотком, когда он почти случайно подставляет свою шею под тусклый свет барной лампы - чертов позер. Крис отводит взгляд и вертит в руках бокал с принесенной ему мутной жижей.
-Ты не пьянеешь, - говорит Крис и морщится от острого запаха спирта, когда подносит бокал к носу, улыбается едва заметно чему-то своему.
-О, я никогда не перестану пытаться, - усмехается Питер, с интересом наблюдая за затухающей улыбкой на лице Арджента. - Слушай, как ты думаешь, если бы мы...
-Заткнись, - отзывается Крис.
-Может быть, - привычно скалится в ответ Питер.
Они сидят здесь уже гребанную вечность и на них уже начинают пялиться местные, занявшие места в темных нишах в стенах бара. Это не место для приезжих, им здесь не рады, бармен, когда приносит им напитки, смотрит каждый раз, как на загнанную добычу. Пахнет напряжением так, что даже человек бы унюхал. Питеру кажется забавным, как раздевает их взглядом тучный человек в самом углу бара, не догадываясь, с каким наслаждением ему будут раздирать глотку, вздумай он приблизиться к чужакам хотя бы на несколько футов. Тело, думает Питер, ты мертвое тело, а Крис опрокидывает в себя стакан отборного самогона и неуловимым для человеческого глаза движением достает пистолет из кармана.
Питер откидывается спиной на барную стойку, и довольно ухмыляется, когда Арджент разносит голову одному из главарей, не сходя с места, и снимает тремя выстрелами его свиту, не успевшую схватиться за собственные пушки.
-А теперь, - говорит Крис и смотрит равнодушно на оставшихся в живых перепуганных ублюдков, - кто-нибудь из вас скажет мне, где Стивен.
-Крис, правый, - почти мурлычет ему под руку Питер, почувствовав выплеск адреналина и какую-то возню рядом, и Арджент, не глядя, простреливает ладонь потянувшемуся за оружием парню.
Хейл разминает затекшие плечи, с улыбкой поворачивается к злющему недовольному бармену и требует себе еще пива. За его спиной слышатся крики и отборная ругань, трех человек заставляют лечь на пол лицом вниз и зажав за спиной руки, один за другим отлетают к стене отброшенные ими пистолеты. Питер отклоняется в сторону от летящего в него кастета, отпивает из полного до краев пивного стакана. Крис прижимает к стене того жирного парня, который теперь остался за главного, разносит ему челюсть одним ударом, разбивает нос и добавляет со всей дури коленом, превращая его лицо в кровавую рваную маску. Питер пьет пиво, лишь краем глаза наблюдая за дракой, вытирает с губ пену, аккуратно ставит бокал на стойку. Крис садится на корточки перед стонущей, убитой в кровь тушей, что-то спрашивает почти ласково, прижимая ко лбу дуло пистолета. Питер крутит пивной бокал вокруг своей оси, вжимая его в дерево, весело улыбается бармену. Крис поднимается на ноги, оглядывается - его грудь все еще ходит ходуном после драки, и Питеру не нужно оборачиваться, чтобы это почувствовать.
-Пошли, - бросает он Хейлу и выходит из бара, вытирая с лица чужую кровь.
Питер кладет на барную стойку две помятые купюры и с сожалением окидывает взглядом тусклый зал, сейчас больше похожий на место бойни.
Крис стоит под дождем, зажимая в зубах промокшую нахрен сигарету, и проверяет патроны в пистолете, чуть наклонившись вперед, чтобы вода не попала внутрь.
-Знаешь, тебе нужно всерьез заняться управлением гневом, - цыкает себе под нос Питер и встает рядом, - так что я там говорил о дельфинах?
Крис кладет пистолет в карман и заламывает Хейлу запястья, защелкивая на одном из них наручники, высеченные из рябины. Он пристегивает ими Питера к ручке внутри машины, захлопывает дверь и запрыгивает на водительское сидение.
Его тачка может выжимать в час охренительно большое количество километров, а дороги в это время суток становятся девственно пусты - Крис вжимает педаль газа в пол до упора и вылетает из города.
Питер слышит, как начинают бесноваться полицейские сирены, но они уже слишком далеко, чтобы их заметили. Всегда срабатывает.
Как будто бы они когда-нибудь вернутся в это богом забытое место.
-Не тебе говорить мне о совести, - говорит через очень долгое время Крис Арджент. Питер смотрит на него через зеркало дальнего вида и равнодушно ухмыляется, вспоминая, как раздирал на куски свою юную племянницу.
-Не пытайся со мной сравняться, - советует он еле слышно, и Крису становится не по себе от этого тихого тона, без всей этой обычной питерской шелухи. Ему отчаянно хочется ответить, но ничего подходящего в голову не приходит. Хейл угрюмо улыбается и отворачивается к стеклу. Его переломленная в запястье рука, повисшая на наручниках, перебирает пальцами воздух на каждой кочке.
Крис говорит:
-Похуй, - и врубает на полную радио.
Дорога тянется вперед и исчезает в темноте.

х

Питер валяется на кровати и ноет, что у него чертовски затекли руки быть все время прикованным - и плевать, что он гребанный оборотень и у него не может ничего затекать. Нет, правда. Плевать. Лучше слушать это, чем подробное описание процесса лоботомии, проводимого в психических больницах Америки в конце девятнадцатого века. Или наблюдать за инсценировкой, по ролям – особенно хорошо Хейлу удается бессердечный ебнутый доктор. Питеру скучно, и доебывать Криса - его единственное возможное занятие. Питер рассказывает, какими методами стая загоняет добычу, и как восхитительно пахнет его дочка, когда пугается - напряженная спина Арджента для него лучше любых аплодисментов.
Крис держит при себе истории, как следует освежевывать только что убитого волка, и сколько вольт нужно пустить по железным цепям, чтобы даже оборотень смог потерять сознание. У Криса, в отличие от Питера, есть дело, и оно щерится на него кровавыми кусками тел на фотографиях, хаотично расклеенных по карте Штатов, подсвеченной снизу настольной лампой.
-Ты пробовал спать, Крис? - спрашивает у него Питер, царапая кончиком когтя деревянную поверхность наручника и морщась от боли.
-Иди на хуй, Питер, - говорит Крис нараспев, и вычеркивает маркером имена из прикрепленного рядом с одной из фотографий списка, зажав между зубами черный колпачок.
-Я бы рад, Крис, - стонет еще громче Питер, и шебуршится, пытаясь поудобнее устроиться на жестком мотельном матрасе, - я бы рад, но я пристегнут к гребанной кровати.
Карта исчерчена пунктирными линиями, соединяя маленькие городки различных штатов. Крис трет виски и проводит еще одну, до Спрингфилда, Огайо. След, оставленный маркером, немного блестит, и кажется темнее и четче, чем все нарисованные раньше. Крис думает, сколько еще таких влажных линий ему придется провести, если они не найдут ублюдка вовремя - южная часть Америки давно схвачена паутиной из нелогичных, не связанных с виду между собой перемещений. В Спрингфилде они найдут новое мертвое тело, и новую подсказку, которую придется выбивать кровью.
-Куда он движется? - спрашивает Крис, - у него должна быть схема. Говори.
-Он запутывает следы, милый, - улыбается ему Питер, - я думал, тебя лучше учили в школе.
Крис с громким стуком кладет маркер на стол рядом со своей кроватью и выходит из номера, хлопнув дверью. Питер морщится от громкого звука - и кто из них страдает излишней театральностью - и оставляет в покое свой наручник. При должном желании, он вырвется за три секунды, просто-напросто отломав от кровати ручки. А потом получит смазанным аконитом кинжалом под ребра, и, возможно, рябиновый намордник. Превеселые перспективы. Кожу на запястьях жжет от соприкосновения с деревом. Питер тянет на себя наручник, и слышит, как с тихим шипением плавится кожа. Отводит руку назад, оставляя ее свободно болтаться, и считает про себя секунды, пока на запястье затягиваются шрамы.
Крис пьет кофе из автомата, стоящего рядом со стоянкой и щурит глаза на звездное небо. Луна своим неполным огрызком прячется за дымчатыми облаками. Телефон в кармане джинс начинает вибрировать - на экране высвечивается "Элиссон", Крис нажимает на кнопку вызова и подносит телефон к уху.
-Привет, солнышко, - говорит он устало.
-Привет, па, - отвечает Элиссон.
-Как ваши дела?
-Дерек ведет переговоры с новой стаей. Я собрала охотников, на случай если что-то пойдет не так.
-Молодец. Где Скотт?
Элиссон медлит с ответом, и ее деловое равнодушие дает ненадолго сбой.
-Я не видела его уже две недели. Наверное, тренирует стаю. Когда ты вернешься?
-Не знаю. Элиссон. Мне нужно, чтобы ты поискала для меня кое-что.
-Конечно. Что именно?
-Я вышлю фотографию. Поищи в книгах, может, найдешь что-то похожее.
-Хорошо.
-И мне нужно, чтобы ты нашла Скотта. Стая будет нуждаться в дополнительной защите, если произойдет стычка. В подвале есть коробка, исписанная латынью по периметру.
-Я передам через Стайлза.
-Хорошо. Я позвоню тебе утром. Ты отлично справляешься.
-У мамы вышло бы лучше. Возвращайся домой.
-Когда закончу дело. Пока, солнышко.
-До завтра, па.
Крис еще некоторое время слушает тишину в телефонной трубке и давит в себе чувство вины за то, что скинул на Элиссон все то дерьмо, что не успел разгрести в Бейкон-Хиллс. Он выпивает еще один кофе, выкуривает сигарету. Набирает Маккола, бросив окурок в пластиковый стаканчик из-под кофе - пепел оседает в коричневой жиже, темными лохмотьями расплываясь по дну.
-Скотт.
-Мистер Арджент. Сэр, - отзывается в телефонной трубке взволнованный голос Маккола.
-Элиссон передаст вам коробку. Там то, что вам нужно.
-Оружие?
-Да. Камень из амулета встроен в рукоятку кинжала. Достань его.
-Да, сэр.
-Замаскируйте его под безделушку. Никто не должен знать, что это такое, Скотт. Никто.
-Я понимаю, сэр.
Крис трет виски и жмурится, смахивая с век усталость.
-Как она?
-Так же. Держится. Охота ее отвлекает, без этого было бы хуже. Мне все еще нельзя подходить к ней?
-Это не прихоть, Скотт. Вас не должны видеть вместе. Продолжай за ней присматривать.
-Есть, сэр.
-Спасибо. Как идут дела у Дерека?
Они разговаривают еще с минуту, а потом Крис идет обратно в номер, фотографирует карту, пересылает Элиссон. "Сделаю все, что смогу", отвечает она. Питер молча наблюдает за ним, перестукивая когтями по деревянным ручкам кровати.
Крис считает города, отмеченные на карте, впивается взглядом в бесконечные кровавые ошметки на фотографиях – они так навязчиво сверкают алым, даже если перестать вглядываться. Крис закроет глаза, и картинки станут только ярче, и это то, к чему он никак не может привыкнуть.
-Сорвись, - тихо говорит ему Питер без всяких своих вывертов, совсем серьезно, - давай, Крис, сорвись. Самое время.
Арджент возвращается с бутылкой дешевого виски, тяжелым, пустым взглядом, и долго ходит по комнате, собирая свои шаги и мысленно нанизывая их на ниточку. Где-то в это же время разрывает на части еще одну маленькую девочку чертов монстр, до которого он никак не может добраться. Зато у него есть свой, прикованный и мнимо ручной, к которому он боится приближаться из-за накопившейся в душе бурлящей пьяной злости.
Крис разбивает наполовину пустую бутылку о хлипкую стену, рассеивая по комнате осколки и резкий спиртовый запах. Крис бросает себя на пол, впиваясь ладонями в волосы, Крис давится желанием разрушить свою кожу чертовыми кусками стекла, как разрушал он до этого чужие жизни. В нем как будто бы снова что-то умирает, когда он снова всматривается во все эти фотографии на стене, и пытается вспомнить, как выглядели когда-то их лица, когда он должен был, но не успел их спасти.
Ублюдок щерится на него с кровати, не рассказывая самого главного, и больше всего Ардженту надоело постоянно чувствовать в себе настойчивое желание растерзать, выбить из него все, что нужно. Сделать это - и наслаждаться потом самодовольными, громкими взглядами, и словами, крутящимися на кончике языка - я знал, что ты не лучше нас, докажи мне это, еще раз.
Нет. Он сделает это по-своему. А потом найдет сына Питера Хейла и убьет его.
Крис засыпает, спиной и затылком прижавшись к кровати Хейла. По его шее проходятся острые когти, но в этом нет никакой опасности - сейчас.
Скорее, он ненадолго чувствует себя как дома.

х

Он въезжает в Спрингфилд, и чувствует, как подбирается к горлу тошнота. Он знает, что увидит там, и в этот раз почему-то от этого еще паршивее. Стивен не любит менять сценарии. Раскуроченное мертвое тело, разбросанное частями по главной площади, всегда в одной и той же последовательности - он рвал ее на части, когда она была еще жива - и три обращенных из числа местных боссов - они приводили ее сюда, чтобы получить укус, маленькую, бедную девочку с белоснежными косами. Найди, вычисли, убей, и узнаешь, куда ехать дальше, от какого-нибудь более везучего криминального ублюдка. Стивену нравится общаться, Стивену нравится быть замеченным. Крис думает, что он будет делать, когда найдет его, но в голову не приходит ничего, кроме застилающей изнутри веки крови.
В городе тихо и пусто, еще раннее утро. Они едут по улицам, и со всех сторон на них щерятся витрины закрытых магазинов. Все либо спят, либо просто по какой-то причине боятся выходить на улицу. Машины, стоящие на обочине, отчего-то выглядят брошенными. Какой-то гребанный фильм ужасов, как будто того, в котором он проводил каждый день своей жизни, мало. Крису все еще хуево, несмотря на количество съеденных таблеток; ему почему-то все время кажется, что кто-то смотрит за ним, наблюдает, и от самого города так и тянет какой-то невнятной опасностью.
-Жутко, - подтверждает Питер, лбом упираясь в стекло.
Крис не отвечает, но это и не нужно. Он паркует машину рядом с площадью, снимает с Питера наручники – тот разминает запястья, но без привычных мрачных вздохов, Питер вообще как-то слишком серьезен и держит рот на замке почти все утро, и это настораживает не меньше. Крису отвратительно сложно держать на нем все свое внимание – отличнейший, должно быть, стресс-фактор, тщательно продуманный и воплощенный, он обязательно возьмет на заметку, если вообще когда-нибудь переживет все это.
Его встречает с серым лицом Роберт, двоюродный кузен Виктории, присматривающий за этим и парой близлежащих городков на постоянной основе. Крису почти его жаль – вряд ли парень видел хоть одного живого оборотня за всю свою жизнь, зато этим несчастным утром слишком близко столкнулся с тем, что некоторые из них оставляют после себя.
-Бобби, - говорит Крис и протягивает ему руку.
-Крис, - отзывается Роберт и вцепляется в его ладонь пальцами для рукопожатия, - пойдем.
Крис знает, что он там увидит, это впечатывалось в сетчатку его глаз уже одиннадцать раз кряду, но ему все равно дурнеет от этого едва уловимого запаха, которым уже пропитан воздух, и от раскиданной, разорванной девочки по каменной плитке площади. Питер за его спиной молчит и почти не дышит, перебирая нервно когтями.
-Сколько уже? – спрашивает его Бобби.
-Двенадцать, - отвечает Крис.
-О, боги, - вырывается у Роберта, а лицо его становится еще серее, - простите, я…
Крис стоит, заставляя себя смотреть на площадь и не отводить взгляда, пока его коллега рядом выблевывает содержимое своего желудка вместе со всеми внутренностями, если судить по звукам.
Роберт выпрямляется и вытирает рот изнанкой ладони. Крис достает сигарету и закуривает, надеясь хоть дымом перебить запах начинающего разлагаться человеческого мяса. К смерти нельзя привыкнуть; его собственное нутро очень хочет выбраться наружу, и это что-то, с чем каждый раз приходится справляться заново.
Все еще неестественно тихо, пустынно вокруг – никаких зевак, пытающихся выяснить, что произошло, ни полиции, ни журналистов. В Калифорнии в это время их бы уже давно облепили со всех сторон репортеры, но это Огайо, и здесь свои правила. Наверное.
Тянет со всех сторон холодом. Крис ловит себя на мысли, что ему даже хотелось бы, чтобы Питер, вместо того, чтобы молчать, продолжал нести свою околесицу. Так гораздо проще ждать удара в спину, чем когда с его стороны не доносится ни звука, гораздо проще забыть о его нечеловеческой натуре. Он заебался работать на два фронта, но Хейл не собирается делать это легче, скорее, наслаждается своей над ним властью, старается как может, чтобы выматывать еще сильнее.
-Вы нашли тех, кого он обратил? – спрашивает Крис и тушит сигарету.
Он представляет, как входит аконитовая пуля ровнехонько между бровями очередному бездушному ублюдку. Эти мгновения – его единственная отдушина.
-Да, мы задействовали своего человека в банде, он сообщил имена, - отвечает поспешно Роберт и протягивает Крису клочок бумаги, - эти парни не слишком-то таятся.
Крис кивает и прячет ладони в карманах. Есть еще кое-что, и ему это почему-то каждый раз кажется очень важным.
-А девочка? Ее опознали?
-Еще нет, - отвечает Бобби, и снова сереет лицом, - мы пока не располагаем всеми нужными данными.
Крис смотрит на кровавые ошметки в трех метрах, бывшие, наверное, ее лицом, и отворачивается, сжимая в кулаке лист с именами. Его чутье вдруг начинает отчаянно сигнализировать, а потом что-то впивается ему чуть ниже шеи, отдаваясь электричеством, вдруг пущенным по позвоночнику, и Крис, не в силах пошевелиться, оседает на землю, щекой резко упираясь в шершавый камень, перед глазами двоится, кружится, как после тройной дозы алкоголя. Он видит только, как расплывается алое на шее Роберта, и холодный, сосредоточенный взгляд Питера, вцепившегося потом когтями парню под ребра. Телефон в кармане вибрирует, сообщая о полученном сообщении. Глаза слезятся от невозможности моргнуть, во рту собирается и вязнет слюна, для каждого вдоха ему требуются какие-то невероятные усилия, тянет мышцы от вынужденного бездействия. Он все еще пытается что-то сделать, напрягая себя до предела, но становится только хуже.
Он выпадает из сознания на какое-то время, а когда приходит в себя, все еще не может двигаться, а в глаза ему смотрит охренительно мертвый Бобби. Крис лежит в луже чужой крови, почти упираясь в нее ноздрям и все еще изо всех сил стараясь сопротивляться. На площади все так же пусто, а в сером небе собираются кругами тучи. Начинается сильный ливень. Питера нигде не видно. Кровь смывает под мощными бьющими о землю потоками, а на вымощенной камнем площади то, что осталось от мертвой девочки, смешивается с водой. Дождь колотит по его парализованному телу, насквозь мокнет все, еще немного, и Крис станет чувствовать себя Гулливером, упавшим в лилипутское море.
Он слышит чей-то нечеловеческий крик.
Его телефон снова начинает вибрировать, а потом вода добирается до уязвимых микросхем, и звонок обрывается на половине.
И Крис теряет сознание. Снова.
Хреновая выходит традиция.


II

Первое, что он слышит, очнувшись – монотонный перестук врезающихся в камень капель. Тело все еще ведет ноющей болью, но он, по крайней мере, может двигаться. В запястья впивается металл наручников, пристегнутых к ржавой трубе, протянувшейся вдоль стен по периметру в метре от пола. Горло едва ощутимо саднит – здесь охренеть как холодно и промозгло, а одежда его до сих пор сырая и влажная.
Крис дергает на себя наручники, проверяя трубу на прочность. Та едва ощутимо дрожит, но не поддается.
Единственный источник света – керосиновая лампа, водруженная на шаткую табуретку в углу подвала. Рядом, смятая и брошенная, валяется его куртка. Он закрывает глаза, прислушивается, пытаясь вычленить хоть какие-то звуки между звонким мерным капанием воды. Где-то за стеной играет музыка, доносятся отзвуки чьего-то хриплого смеха. Крис разминает затекшую шею, выворачивает голову к стене, прижимаясь к ней ухом. Становится слышно немного отчетливее, но все равно остается ощущение чего-то нереального, иллюзорного.
Крис подтягивается немного выше, и это усилие отдается в каждую его продрогшую конечность. В памяти мелькают неясные картинки – стеклянные выпученные глаза кузена Виктории, темные, тяжелые тучи, прижимающиеся к самой земле, ровная дрожь телефона в кармане куртки. И девочка. Так сложно вспомнить, которая именно из них всех. Как будто кто-то прокручивает в его голове раз за разом одну и ту же замыленную уже пленку. Крис спускает курок, и еще мгновение назад бывшее живым тело вздрагивает и оседает – он не помнит лица, перестал запоминать еще на пятом убитом, заслуживающим смерти, и плевать на все проникновенные взгляды Хейла и затухающую в его груди ярость, сворачивающуюся комком под ребрами после каждого очередного города.
Эти были различными, а остальное не имеет значения. Девочки были похожи друг на друга, как две капли, а они каждый раз были разными, и ублюдку не влезть в его голову так запросто.
Ему почти физически больно напрягать сейчас свой разум, заново вскрывать искаженные, воспаленные воспоминания. Телефон надрывался от пришедшего сообщения – наверное, Элиссон смогла найти нужный символ. В городе было пусто и безлюдно – как будто все были заранее предупреждены о предстоящей бойне. Питер ударил со спины, нисколько не сомневаясь, а потом испарился. Кто-то кричал. Его джинсы промокли насквозь и липли к телу, а вода почти достигла уровня его носа, когда он отключился.
Музыка за стеной назойливо повторяет сама себя, и смех, как записанный, звучит всегда в одном и том же месте. Наручники натирают кожу, а легкие болят при каждом вдохе – кажется, он все-таки подхватил какое-то воспаление.
Двери нет, только чернеющий впереди проем, Крис слышит какое-то шебуршение, и почти готов поклясться, что это крысы. В ботинках до сих пор влажно от натекшей внутрь воды, хлюпает и пузырится, когда он подтягивает ноги к груди, и упирается головой в колени. Элиссон, должно быть, уже поняла, что что-то неладно. Остается надеяться, что Макколу хватит ума удержать ее от необдуманных поступков. Крис не знает, что именно случилось на той площади, но его почему-то не покидает ощущение отринувшей в сторону опасности. Может, он просто слишком устал, чтобы бороться.
Питер появляется из зияющей темноты с подносом в руках и совершенно мертвым, равнодушным лицом. Крису привычно хочется ему врезать – одна из вещей, что совсем не меняется со временем. Хейл садится рядом с ним на пол, скрестив по-турецки ноги, заставляет его открыть рот и через сжатые зубы вливает в него какое-то отвратительное обжигающее пойло, Крис трясет головой и вся эта херня стекает по его подбородку. Питер сжимает губы, но не говорит ничего, Крис видит на подносе миску с куриным супом, и только сейчас понимает, насколько же он голоден.
Питер стягивает с него мокрые ботинки и носки, уносит их в угол к брошенной куртке, уходит и возвращается с шерстяным одеялом, накрывает им Криса. Поднимается на ноги, все так же молча, не произнося ни звука. Поднос с едой стоит в полуметре от Криса. Он не знает, какую игру затеял с ним Хейл, но у него сейчас нет никаких сил пытаться это выяснить, поэтому он просто принимает предложенные ему правила.
-Я хочу есть, - хрипло говорит Крис, и Питер ведет плечами, изображая непонимание, - пожалуйста.
Хейл удовлетворенно кивает, и снова садится рядом, размешивает ложкой содержимое тарелки, пальцами мягко касается губ Криса, заставляя его открыть рот, смотрит внимательно, почти смущающе. Он глотает жадно, зубами стуча по жестяной ложке, горячая жидкость скользит по пищеводу к его желудку, и ему становится гораздо теплее. Питер снова поит его чем-то отвратительным и резким, но в этот раз Крис не сопротивляется.
-Хороший мальчик, - улыбается ему Питер, и забирает с собой всю посуду.
Он приходит еще дважды, и каждый раз заставляет его просить, но гордость – это не то, чем Крис не мог бы пожертвовать ради выживания. В третий раз Питер приносит обезболивающее, а когда уходит, музыка за стеной начинает играть громче.
Одеяло колючее и какое-то домашнее, греет его отчаянно замерзшие ноги, хотя спина до сих пор прижимается к холодной каменной стене. Крис перестает чувствовать занемевшие, вывернутые наверх руки.
Во рту застрял вкус куриного бульона и ядрёной микстуры от кашля. Перед глазами – призрачная улыбка, скачущая на губах Хейла. Самое странное – Крису совсем не хочется убить ублюдка, как только он сможет отсюда выбраться, и дело даже не в тщательно вызываемом у него стокгольмском синдроме.
Гребанные капли стучат как будто внутри его черепа, а смятая куртка своей причудливой тенью напоминает избитого, перекошенного человека. В любом случае, даже ему сейчас гораздо лучше, чем Ардженту.
Крис запрокидывает голову и хрипло смеется, а эхо разносит его неуместное веселье по бесконечным коридорам здешнего бункера. А потом из другого конца подземелья доносится жуткий пронзительный вопль, схожий с тем, что он слышал на площади, и это здорово возвращает к реальности. Кого бы еще не держал в своей подземной тюрьме Питер, когда он с ним закончит, настанет очередь Криса, и ему нужно вырваться отсюда, или его заставят издавать схожие звуки.
Он снова дергает на себя трубу, и еще раз, ожесточенно вырывая свои собственные запястья, но нихрена опять не выходит. В зияющем черном проеме проявляется знакомый силуэт.
-Да брось, - мурлычет Питер, наблюдая за бьющимся в наручниках Крисом, - ты сбил все одеяло.
Крис сжимает со всей дури веки, отчаянно жмурясь, и кричит, срывая до хрипа глотку.
-К черту, - рычит он, - иди к своему ебанному черту.
-Но сейчас время обеда, - скалится в ответ Питер и разжимает ему челюсти когтями, и шепчет доверительно на ухо, - тебя здесь никто не услышит.
Крис глотает какую-то вязкую жижу, чтобы не задохнуться, а когда наконец открывает глаза, то нигде не видит Питера. Жуткая мелодия, засевшая в его голове, становится все громче и заполняет изнутри его голову, смешиваясь с капающей водой и тихим, врезающимся в память шепотом.
Если это и есть ад, то я ждал чего-то похуже, зло думает Крис, и бьется затылком об стену, наверное, до крови его разбивая.
Он пытается заснуть, и потом ему снятся мертвые красные шапочки с белоснежными косами, спрашивающие, как пройти к бабушкиному дому.

х

Виктория прижимает к его лбу холодную влажную тряпку. Крис видит ее смутные очертания через полузакрытые веки – его сильно лихорадит с тех пор, как он проснулся. Он заставляет себя открыть глаза, жадно ощупывая взглядом лицо жены – ее губы сжаты в тонкую ниточку, и вся она напряжена до предела, выпрямлена, мнимо сердита, но Крис готов поклясться, что сердце у нее сейчас разрывается от того, что она видит, и от того, что она ничего не может с этим сделать. Ее руки, спасительно холодные, обхватывают его шею, подушечки больших пальцев трут разгоряченную кожу. Она всматривается в его лицо, и больше всего он сейчас ненавидит то, что не может прижать ее к себе, не может даже дотронуться.
-Ты должен выбраться живым, Крис, - шепчет Виктория, и снова сжимает губы – Элиссон переняла у нее эту дурацкую привычку, как только последний комок земли был брошен на крышку ее гроба.
-Откуда ты здесь, - бормочет Крис, - не уходи от меня, больше никогда не уходи.
-Ты должен выбраться живым, Крис, - повторяет Виктория и сжимает его шею немного сильнее, - ты не имеешь права сдаваться.
-Нет, - говорит Крис, и рвется вперед в своей горячке, - подожди, стой.
Она часто-часто моргает, как будто сдерживая слезы, и исчезает в черной пасти дверного проема.
Криса пронзает застарелой, подавленной болью. Глаза слезятся, но это из-за жара, хотя он чертовски хотел бы сейчас заплакать.
-Питер, - орет он, - дай мне сдохнуть.
Питер приходит и смотрит на него недоуменно, чувствуя в воздухе острый запах болезни и пота, трогает его лоб, и это так похоже на недавние прикосновения Виктории, что Крису нужно заставить Питера перестать вмешиваться в его память. Он дергает головой в сторону, и это движение отдается резкой болью в висках. Хейл уходит и возвращается с лекарствами, трет ему ледяной пропитанной спиртом ватой кожу на внутренней стороне локтя и вкалывает какой-то антибиотик, потом заставляет выпить лекарство. С Питером что-то не то, по крайней мере, не как обычно – Крис видит сквозь мутную пелену на глазах какое-то в нем беспокойство, растерянность. Крису скоро становится не лучше – терпимее, и не так жарко под закрытыми веками. Питер сидит у стены напротив, подогнув к себе ноги, и смотрит на него каким-то пустым, рассеянным взглядом.
-Что ты видел, - спрашивает он.
-Викторию, - отвечает хрипло Крис и ведет плечами, скидывая с них напряжение, - должно быть, я совсем ебнулся, а, Питер?
Питер коротко смеется и заламывает свои ладони за шею.
-Должно быть.
Они сидят в тишине, Питер думает о чем-то своем, а Крис пытается сфокусировать взгляд хоть на чем-то без острой боли от этого. Он вглядывается наконец в россыпь кровавых брызг на лице Питера, и ему вдруг становится тошно.
-Помогаешь сыну? – спрашивает Крис и кривит губы.
-Угадал, - отзывается Хейл, и как-то странно дергает ртом в подобии улыбки, - расскажи мне. Про Викторию.
-Иди нахуй, Питер, - отвечает Крис давно набившей оскомину фразой, так сейчас неуместной.
-Пожалуйста, Крис, - просит Питер, и что-то в его взгляде напоминает отчаянный крик утопающего.
Арджент закрывает глаза и считает про себя до двенадцати – кажется, что начни он говорить о ней вслух в этом гниющем, темном подвале, и он лишится последнего для себя святого. Питер выбивает чечетку когтями по своим коленям – еще один до отвращения привычный, отточенный жест.
-Глаза, - выдыхает Крис, и в его воображении это слово эхом гулко разносится по коридорам, - у нее были такие красивые глаза.
Он вспоминает день, когда впервые ее увидел – пятнадцатилетнюю девчонку с вздернутым носом и сердитым взглядом, требующую его отогнать машину подальше от цветочных клумб ее драгоценной бабушки. Ваши действия отвратительны, говорила она, а он все никак не мог перестать смотреть в ее прозрачные, светло-серые глаза и по-дурацки улыбаться. Она еще решила что он недалекий, и ему пришлось переубеждать ее, еще с месяц уговаривая сходить с ним на свидание.
-Ее волосы еще не были острижены, - говорит он вслух, - и смешно трепыхались от каждого ее гневного движения. Она все время собирала их в хвостик и перевязывала его лентой, и никогда не пользовалась косметикой.
Он криво улыбается себе под нос, вырывая себя из этого отвратительного места. Крис никогда не встречал таких девушек раньше – ей, казалось, совсем было плевать на все его мальчишеские уловки и ухаживания, а вместо привычной девичьей мягкости в ней был какой-то жесткий, непоколебимый стержень. Ничто на свете не заставило бы ее поступиться своими принципами.
Свадьба была тихой и малолюдной, потому что ей так захотелось.
Крис говорит, говорит, тихо, почти равнодушно, хотя память захлебывается изнутри воспоминаниями.
Он заходится в лающем кашле, и замолкает после этого, чтобы отдышаться, хотя его должно продолжать рвать словами, ведь это то, чего нужно Питеру, верно, это то, что нужно Виктории - чтобы он выбрался, заговорил совсем, как будто это вообще возможно.
-Охота, - шипит Крис, в ответ на вопросительно поднятые брови Питера, - пошла не по плану и меня сильно задело, я ввалился домой, еле стоя на ногах, меня надрывало от острой, пульсирующей сзади боли, я был весь в крови. Она не задала ни единого вопроса, вымыла меня и тщательно обработала края раны, перебинтовала мне спину. Были отчетливые следы волчьих зубов на одежде, а там, где мы жили, отродясь не водилось волков. Но клянусь богом – она не стала бы спрашивать и после. Хорошо, сказала она, когда я все рассказал, придется добавить оборотней в мое ежедневное расписание.
Было еще кое-что – тихие, отчетливые ссоры, и те холодные недели, которые он проводил один, когда она уезжала к родителям, ее дрожащие плечи и то, как стряхивала она его руки, если он пытался обнять ее в такие моменты, десятки дней, проведенные в молчании, из-за очередных его недомолвок. Элиссон, которую он должен быть беречь ради нее, и, кажется, не справился.
-Эй, тише, - прерывает его Питер и коротко хмыкает, отводя глаза, - ну ты и расчувствовался. Я принесу еще лекарства.
Крису чудится легкий запах ее духов, и он улыбается своему измученному лихорадкой мозгу. В его голове бьется ее просьба, которую он, наверное, теперь обязан выполнить.
Питер возвращается и вливает в него очередную порцию лекарств, поправляет одеяло, вытирает пот с лица, почти заботливо касаясь его кожи тряпкой.
Крис не знает, что изменилось, но когда он просыпается, Питер все еще здесь, и, кажется, совсем не собирается уходить.
-Расскажи мне больше, - просит Хейл обрывисто, и закрывает глаза, избавляясь для себя от чего-то назойливого.
Крис смотрит на него, и ему чудится, что от Питера несет каким-то скрытым горем.
Постарайся выбраться живым, вспоминает он.
Чертовски хорошо, что у него в запасе так много интересных историй.

х

Самое стремное – не видеть солнца. Он пытается считать, сколько времени он провел здесь, но спотыкается на тысячной минуте. Он все еще бредит, и с каждым разом все сложнее отдавать себе контроль, что из настоящего здесь только психопат, закармливающий его лекарствами с черт знает каким эффектом. Крису становится лучше, а на остальное ему слишком похуй. По крайней мере, ему кажется, что становится лучше – Кейт иногда появляется и устраивается рядом с ним калачиком, положив на колени голову, как когда-то давно, пока ее еще не спалило изнутри охотничье безумие. По коридорам бегают маленькие девочки и звонко смеются, но иногда их прерывают жуткие, раздирающие уши крики из самой дальней комнаты, и тогда все пропадает, и он снова остается один, и вспоминает, что, рано или поздно, придет и его очередь. Музыка за стеной становится ненавистно знакомой, приятной, он напевает себе под нос, чтобы слышать хоть чей-то голос. Питер навещает его слишком часто, и все время просит его вспоминать, и то, что раньше было спасением, превращается в невыносимую для него обузу. Горло разрывает кашлем.
-Я хочу услышать про Кейт, - говорит Питер, и Крис, отказываясь так просто сдаваться, рассказывает, как однажды она, еще двенадцатилетняя, забралась к нему на кровать с ногами, и спросила, куда подевался дядя Генри, а он не смог ей ничего ответить, отвел на кухню и накормил мамиными апельсинами, а на следующий день начал учить стрелять из пистолета по жестяным банкам. Ей нравилось, как пахли после ее руки, и как отдавался во всем теле выстрел. И не нравилось, когда ей врали.
-Хорошо, что я убил сучку, - улыбается в ответ Питер, скаля зубы.
Он уходит, и вопли возобновляются с новой силой, Крис не может себе представить, что нужно делать с человеком, чтобы он вырывал из себя такие звуки, даже хотя он и видел, как проводит отец допросы.
А потом Питер возвращается, вытирая кровь с лица неровными движениями, и снова просит – расскажи о школе, расскажи о родителях, расскажи о своем псе Оливере, разорванном дикими животными. Крис никогда не отказывает – доебывать своими речами Питера теперь его единственное развлечение.
И эта иллюзия стабильности. Он почти чувствует себя мальчиком, выращенным волками.
Никто не может выдержать столько боли, думает Крис, когда слышит снова, как надрывается в дальней комнате кто-то, разрывая изнутри напряженную тишину подвала, в этот раз длиннее, громче, надрывнее, и Крису от этого становится очень холодно.
Он ждет, когда прорвет темноту дверного проема Питер, но в этот раз приходится ждать слишком долго.
Хейл приходит, и его едва ощутимо трясет, закатанные рукава рубашки испачканы до самых плеч кровью, а в глазах какое-то темное, тихое отчаяние. Он не в порядке, он уже давно не в порядке, он приносит тонкий матрас и ложится рядом с Крисом, отвернувшись от него в другую сторону, рвано дышит.
-Когда мы переехали в Бейкон-Хиллс, - говорит Питер, - Люси была на третьем месяце. Мы были счастливы – здесь было тихо, мне больше не нужно было отрываться от семьи. Она была человеком, а я любил ее больше, чем, что-либо на свете. Все мои родственники были против, но не то чтобы я уделял много внимания их мнению. У нас должны были быть прекрасные и счастливые дети.
Питер прерывается, и Крис смотрит, как обманчиво мерно опускаются и поднимаются его плечи.
-Стивен был болезненным мальчиком, - говорит снова Питер, только громче, злее, надрывнее, - постоянно ревел, это сводило меня с ума. Вырос - стало только хуже, у него не получалось обратиться даже в полнолуние, и все давалось ему невыносимой болью. Он рассказывал мне, что чувствовал. Когти как будто прорываются через человеческую плоть, папа, разрывая ее насквозь, а вместо крови в венах появляется вдруг серная кислота. Я не хочу этого делать; пожалуйста. Люси рыдала каждый вечер на кухне и просила меня прекратить это.
Питер смеется надрывно и раскрывает в воздухе ладонь, перебирая пальцами.
-Я был хорошим человеком, Крис. Пока не прошел через ад. Знаешь, каково это – быть замурованным в горящем и кричащем на десятки голосов доме? Я видел эту тварь, твою сестру, через решетки окон, я кричал, молил ее о помощи. Мои племянники горели заживо в подвале, и я не мог ничего с этим сделать. Знаешь это чувство, когда дышишь угарным газом и умираешь каждую секунду, но тело просто не позволяет тебе сдаться? Как трещат деревянные балки, перед тем, как обвалиться, и с каким трудом плавится регенерирующая кожа? Я не мог умереть, я оказался на вечность заперт в испорченном и обожженном теле, я ненавидел каждое мгновение, проведенное на этом свете. А потом я смог вспомнить ее лицо, Крис. Когда есть вечность на раздумья, и не получается думать ни о чем, кроме мести, перестаешь быть человеком. Я возненавидел Лору за ее бездействие. Мне было плевать, как выбираться, и все, что я чувствовал, разрывая на части ее хрупкое тело – облегчение. Я перестал быть беспомощным. А потом приехала Кейт, - Питер смеется почти счастливо, и смотрит через плечо на Криса своими отмершими, нечеловечьими глазами. - Я отправлюсь прямиком в ад, умерев, но пока у меня еще есть дела на этом свете.
Крис думает, почему он не чувствует отвращения или страха, особенно теперь, когда тот, кого так тщательно истязали в другом конце подвала, наверное, наконец умер. Питер кажется ему уязвимым и одновременно мертвецки спокойным. Он видит лицо своей сестры под закрытыми веками, и вспоминает, что тоже знает, как ненавидеть тех, роднее кого на свете едва ли найдется.
-Я знал, что сделала Кейт, - говорит Крис, и вспоминает, с какой злостью он прижимал ее руки к стене, и пытался снова увидеть в ней человека; вспоминает, как поехал к Джерарду, и вместо того, чтобы пожать приветственно руки, ударил отца по лицу со всей своей ненавистью и продолжал рваться к нему с кулаками, когда его схватили другие охотники. Потом он плевался кровью, собирая синяки и ссадины по всему телу; отец ни на секунду не изменился в лице, пока его избивали, больной ублюдок; Крис запретил Кейт появляться на пороге его дома и на три долгих года отошел от охоты.
-Я знаю, - отвечает Питер и сухо улыбается, но Крис не думает, что тот принимает его боль за извинение.
Крису хочется дотронуться до выступающих позвонков на его шее, но он давно не чувствует пальцев. Все его охотничьи инстинкты сейчас настойчиво вопят о том, как беззащитна дичь под его боком, и им невыносимо осознавать, что нет ничего, что бы он мог сделать (причинить боль, убить, вывернуть наружу внутренности, чтобы убедиться, что изнутри эта тварь ничем не хуже человека). Крис вымотан до предела, он не может заставить свое подсознание замолкнуть.
Он думает, как бы все сложилось, успей он остановить сестру, но в этом нет уже никакого смысла.
Вообще ни в чем нет сейчас никакого смысла, даже если его лихорадка внушает ему обратно.
Питер молчит, привыкая к сырости и темноте, привыкая ко всему тому, во что он превратил жизнь Криса.
Кап. Кап. Кап.
Эти заевшие, осточертевшие звуки не перекрыть даже музыке за стеной и хриплому смеху.
Крис дергает трубу. И еще раз. И еще раз. Продолжает пытаться, даже когда боль в запястьях превышает все возможные пределы. Его организм – измотанная, загнанная лошадь, не позволяет ему пытаться слишком долго, и приходится сдаться.
Он не хочет засыпать, он уверен, что уже не проснется.
Питер не ведет даже плечом на все его бесполезные, шумные старания; теперь, в этом безвыходном полумраке, он становится для Криса опасным.
Крис закрывает глаза. Он уже почти вырубается, когда ему кажется, что труба, наконец, поддается.

х

Когда он просыпается, его руки, пронзаемые ноющей болью, аккуратно сложены на его коленях, джинсы насквозь пропитаны кровью от истерзанных тщетными ночными попытками запястий. Вокруг противоестественно тихо и пусто, а в его голове на удивление прояснилось – жар, поддерживавший в нем безумие все это время, наконец, спал, и Крис не уверен, так ли он рад этому, как должен бы.
Матрас, скомканный и отброшенный к стене, валяется в дальнем углу, рядом с курткой; Питера нет, и в этом нет ничего хорошего.
Вместо ожидаемого облегчения Криса на мгновение обдает волной панического страха. Он на собственной шкуре знает, насколько больной может быть фантазия психопата, когда ему скучно. Питер, наверное, здорово повеселится, гоняя его по своим смертельным катакомбам, а потом распнет в дальней комнате и будет вытравливать из него душу маленькими кусочками. Но сначала он превратит Криса в выдохшуюся, обессиленную добычу. Отличный план. Если Крис сможет пошевелиться.
Его тело измучано лихорадкой, холодом и несколькими неделями, проведенными почти без движения. Но нет никакой на свете силы, что могла бы сейчас заставить продолжать валяться на каменном полу беспомощным комом, Крис никогда не был по этой части. Он подкидывает себя вверх, вцепляясь скрюченными пальцами в треклятую трубу и, используя ее, как опору, поднимается на ноги. Он успевает услышать, как со скрипом та вырывается из пазов и проседает вниз, но все равно теряет равновесие, когда чертова штука со звоном падает на пол. Крис прижимается спиной к стене, изо всех сил стараясь не упасть на пол, и вытирает рукой лицо, а потом начинается смеяться, закрыв глаза и разрывая больное горло сдавленными хрипами. Бог в очередной раз кажется ему охренительно забавным парнем, жаль, Питер не здесь, он оценил бы невъебенные шутки мироздания.
-Ты выключил песню, - кричит Крис, и снова смеется, этот гребанный абсурд, наверное, крепко забрался в его голову, если он не пытается сейчас изо всех сил спастись и совсем перестает бояться, - она мне нравилась.
Труба, точнее, ее остатки, протянуты по периметру, и это чертовски ему на руку. Он идет вдоль, становится все легче переставлять ноги.
На его куртке, брошенной рядом с расшатанной табуреткой, уже проступила плесень – отвратное зрелище. Крис заставляет себя сползти вниз по стене и залазит рукой в карман, нащупывая телефон. Его пальцы натыкаются на что-то острое, и вот теперь Хейлу действительно удается его удивить. Крис достает нож, которым он так привык угрожать Питеру, дает руке заново к нему привыкнуть, рисуя им в воздухе стандартные схемы. Осознание, что он больше не беззащитен, придает ему сил. Элиссон что-то отправила ему, пока он еще не успел отключиться на той площади. Ему нужно включить телефон. Он нажимает на кнопку питания. Ничего не происходит.
До черного зияющего в стене проема, так напоминавшего ему пасть какого-то древнего монстра, остается каких-то пара метров. Крис перехватывает нож в руке, засовывает телефон в карман джинс. Все еще не получается идти без опоры, приходится держаться за стену.
Он выходит из комнаты, и все его инстинкты сейчас выставлены на максимум, но ничего не случается. Ничего не случается и когда он заворачивает за угол и попадает в комнату, из которой доносилась сводившая его с ума мелодия. Ему казалось, там будет что-то похожее на тайник Синей Бороды, со всеми этими женщинами и старым проигрывателем, стоящим в центре и упорно наигрывавшим одну и ту же песенку. Но внутри почти уютно – моргает тусклым светом с потолка одинокая лампочка, у стены потрепанный диван со смятыми простынями и брошенным поверх них ноутбуком. Пол в запутанных проводах, на шаткой табуретке, похожей на ту, что была в камере у Криса, стоит проектор и старые колонки.
Крис садится на диван, и смотрит на застывшее на стене напротив изображение счастливой семьи, простой кадр из семейной хроники, танцующая с ребенком мать, улыбающаяся безмятежно в камеру, и ему становится до одури больно и завистно, пробирает до самых костей, он слишком разучился чувствовать за это время, у него слишком много подобных записей в семейном архиве. Крис тянется к ноутбуку, включает видео, и его оглушает знакомой до боли мелодией. Картинка, дернувшись немного, начинает двигаться.
Люси – это Люси, он вспомнил - смешно, почти пополам согнувшись, крутит в танце своего маленького сына – сколько ему здесь, пять, шесть? – улыбается снова, оглядываясь в камеру, а потом подхватывает Стивена на руки, кружит вокруг себя. Питер смеется за кадром, а Люси смотрит на него почти радостно, глаза закатывает, Люси, давно мертвая, сгоревшая Люси. Стивен трет нос и убегает от мамы, прячась за диваном, затевает с ней шуточные прятки.
У Криса должно нутро сжиматься от ненависти, но все, что он чувствует – невыносимое горе, которым пропитана насквозь эта комната. Он думает о том, сколько раз подряд Питер смотрел это чертово видео, сколько вообще раз можно одно и то же смотреть, и не помутиться психикой. Это место не похоже на убежище свихнувшегося психопата, больше смахивает на какой-то некролог, черту, подвести которую у Питера так и не хватило духу.
А еще Крис слишком хорошо помнит, как изменился взгляд Элиссон после смерти Виктории, и каким холодом его пробирало от ее безжалостных слов.
Но ему все еще надо выбираться.
Он возвращается в темноту, продолжая время от времени придерживаться о стену, идет вперед по нескончаемым коридорам, заглядывая в пустые ниши. Ему нужно найти дальнюю комнату, нужно убедиться, что не привиделись те жуткие предсмертные крики, но подземелье кажется бесконечным. Так и не выключенное видео кричит ему вслед своим заевшим мотивом.
Он уже почти сдается, а потом понимает, что близок, по запаху, и его выворачивает на каменные плиты, когда подсознание услужливо подсовывает картинки всех тех мертвых девочек, от которых пахло точно тем же. Впереди горит свет, и Крис выставляет вперед нож, заворачивая за угол.
Его рвет, снова, когда он успевает проморгаться и присмотреться к распростертому на дыбах растерзанному мертвому телу.
Он видит раскуроченные, вывернутые наружу ребра. Он видит исписанную кельтскими знаками кожу и полузажившие по всему телу шрамы. Видит впавшие скулы на знакомом до боли лице.
-Можем ехать домой, - раздается сзади, и Крис слишком резко пытается обернуться.
Питер подхватывает его, когда он теряет равновесие, и помогает встать на ноги.
Крису плохо, Криса распирает изнутри какой-то нечеловеческий ужас, который сменяется потом странным облегчением. Крис цепляется за Питера, уставившись во все глаза на мертвеца перед ним, и думает о том, как в одночасье вдруг поменялись ролями человек, которого он привык ненавидеть, и человек, от которого он ждал своей смерти.
Хотя едва ли хотя бы одного из них можно назвать человеком.
Лицо, знакомое до боли – в которое вглядывался он каждый вечер, пытаясь понять, откуда столько ненависти и силы взялось в тщедушном пареньке с такими тонкими чертами. Лицо, которое вызывало желание растерзать, отомстить за погубленные его обладателем души.
Чертовски жаль, что у него не получится убить Стивена Хейла.
Ведь это он сейчас смотрит на него стеклянными, мертвыми глазами напротив.

х

И все. Не было никакой опасности извне, не было разгуливающего где-то там, наверху, свихнувшегося оборотня, и совесть, изматывающая его разум, наконец, может заткнуться. Ему не нужно садиться в машину и спешить в очередной город, пытаясь догнать, опередить. Не будет больше мертвых девочек. Стивена убили. Можно ехать домой.
У Криса на глазах – увиливающий, отчаянно молчащий Питер, отказывающийся помогать в поисках своего сына. Хитрый безжалостный сукин сын, запирающий Криса здесь, чтобы ничто не стояло на пути у его больного отпрыска-ублюдка. Это – правда, которую так сложно вытравить из своей головы. Он считал Питера расчётливым трусом; тот оказался немного сильнее.
Они идут по коридорам, и Крис держится позади Хейла.
Когда они возвращаются в комнату Питера, проектор все еще транслирует на стену маленького Стивена, и смотреть на него такого тошно и страшно, особенно сейчас, когда. Крис ведется на свою секундную нужду немедленно оборвать все и сбрасывает на пол проектор.
Он ждет, что Питер взъестся, скажет, что стоила эта штука немерено, чтобы не вдаваться в настоящие причины своей злости, но ничего такого не происходит. Крис чувствует облегчение, когда понимает, что не придется смотреть больше на скелеты чьего-то прошлого, на ребенка, чье истерзанное тело тухнет сейчас в дальнем конце подвала. У Криса есть вопросы – много вопросов, а еще потребность задать их прямо сейчас. Но он чертовски хорошо выучился ждать.
Он занимает диван, разлегшись на нем по-царски, Питер должен ему хотя бы это, он все-таки держал его прикованным несколько недель, пусть поимеет совесть. От ощущения мягкости под головой хочется взвыть, так хорошо становится, сейчас заснуть бы, а проснуться дома, и никогда не возвращаться сюда, даже в собственных мыслях. Невыносимая роскошь, позволить себе которую он не имеет права.
Питер отодвигает ногой треснувший от удара об пол проектор, аккуратно убирает в сторону спутанные провода. Он не выглядит, как человек, убивший своего сына; по правде говоря, Крис не видит в нем сейчас ничего, кроме спокойного равнодушия. Питер садится на табуретку, развернувшись лицом к нему, задумчиво перекатывается на пятках, вслушиваясь в скрип деревянных ножек, картинно морщится. Он так похож на того Питера, который садился в его машину в Бейкон Хиллз, ухмыляясь и отсвечивая шуточками про преемственность поколений, что Крису больше всего на свете хочется его сейчас ударить. Только тогда он никогда не получит ответов.
-Итак, - говорит Питер и разводит руками, переплетая после пальцы в замок, - Спрингфилд, Огайо. Паршивое было местечко. Ни единой души на улицах, тишина такая, что аж пробирает. Ты еще списал это на раннее время суток. Напрасно, Крис. Нужно доверять своему чутью.
-Бобби, - прерывает его Крис, и Питер в ответ удивленно поднимает брови.
-Бобби. Вот знаешь, чего никогда не понимал, так это твоего безоговорочного доверия людям.
-Ты вскрыл ему горло своими когтями, - говорит Крис, и его берет злость, когда он вспоминает выпученные мертвые глаза, застывшие на лице юнца, не успевшего заслужить смерти.
-А как еще я должен был прикончить новообращенного оборотня? – спрашивает Питер, и наслаждается замешательством на лице Арджента, - Боги, Крис, ты и не думал, что кто-то из ваших может продать душу дьяволу? В самом деле, твой папаша чуть не перерезал полгорода, чтобы добраться до оборотничьей силы, кто, как не ты, должен в этом разбираться. Хотя, - Питер улыбается и поднимает к верху указательный палец, - блевал этот твой Бобби совершенно натурально.
Крис закрывает глаза и считает до десяти. Воспоминания того дня слишком отрывчаты и неровны, но то, что несет сейчас Питер, теперь выглядит очевидным. Он думал, что Бобби нервничает из-за девочки. Ублюдок просто боялся себя выдать.
-Он тебя продал, - говорит Питер.
-Дерьмо, - отвечает ему Крис, и резко заставляет утихнуть все эмоции, - случается.
-В любом случае, не вини себя, - говорит Питер, - в конце концов, откуда ты мог знать.
-И правда, - щерится на него Крис, - ты действительно очень старался.
Питер смотрит слишком пристально и улыбается спокойно.
-У меня была веская причина.
В комнате на мгновение становится очень холодно и тихо. Крис не смог бы забыть эту вескую причину, даже если бы очень сильно захотел.
-Что ж, - продолжает Питер, сбрасывая с себя это мрачное, - Стивен ждал тебя с самого рассвета. Бобби должен был вырубить тебя со спины и оттащить за ноги к моему сыну. Предельно просто, даже этот придурок бы справился. Ты подобрался слишком близко, и от тебя надо было избавиться. Вся эта затея с обратной связью здорово провалилась. Открою тебе маленький секрет – Стивен в глубине души надеялся, что ты его остановишь. Он ненавидел свою природу. Но ты не справился.
-Больной ублюдок, - бормочет Крис.
-Его можно понять, вся его семья умерла при пожаре, - обрывает его Питер с непередаваемой какой-то интонацией, - и знаешь, почему? Почему погибла его мама, когда она была ни в чем не виновата? Потому что есть люди, ненавидящие оборотней слишком сильно, чтобы позволять им жить. Его мать погибла, потому что вышла за меня. Его самого рано или поздно убьют, хоть он и не выбирал, кем ему быть. Всего лишь нервный подросток, болезненный, слабый, умирающий от боли каждое полнолуние. Клеймо, которое он был обречен носить по праву рождения. И тогда Стивен решил сделать мир чище. Тот обряд, который он хотел совершить, мощнейшее заклятье, на поиски которого у него ушли годы, ему оставалось так немного для его завершения.
-Ему нужно было убить последнюю, - говорит Питер,
-И лунный свет на секунду бы преломился, и мир бы стал немного другим, - говорит Питер.
-Представь, что ты просыпаешься, а вокруг больше нет чертовых оборотней, - говорит Питер.
-Ни единого, - говорит Питер.
-Вот что это было за заклятье, Крис. Тебе бы понравилось в этом мире.

х

кликабельно
продолжение в комментариях