[hyourinmaru]

19.11.2009 в 15:58

Пишет  Ни-Аптерос:

Замкнутый круг
Название: Замкнутый круг.
Автор: НикаАптерос = Гудвин Великий и Ужасный = Белый Лев.
Фэндом: Vampire Knight
Персонажи: Канаме/Зеро/Юки
Жанр: кто-то хотел angst?.. Танцуют Страдают все!..
Рейтинг: PG
Описание: Зеро любит Юки. Юки любит Канаме. Канаме любит Зеро. Плохо всем.
Дисклеймер: «Vampire Knight» весь и полностью Хино Матсури
Предупреждение: 1. ООС большой-пребольшой.
Статус: закончен.
Предупреждение: 2. Банальщина.

хм... тыц?

Замкнутый круг.

Зеро.
Как забавно, когда умирает страх.
Просто уходит в небытье. Просто стирается из головы, души, сердца – или чем там думают и чувствуют.
Вместе со страхом перестают существовать и ограничения. Какие бы то ни было. Любые.
Мораль и всяческие, с детства пестуемые в людях нравственные устои тоже делают ручкой. Остается лишь пустота, цель и осознание возможностей собственной силы. Цель все та же – уничтожение вампиров. До конца. До дна. До последнего.
А еще остается холод. Он становится тенью, второй натурой, он заменяет собой личность.
Зеро стал убийцей. И хотя кому-то больше угодно называть это «охотник», суть не меняется. Лучший убийца на службе Гильдии. Гарант. Страховка. Залог уверенности. Цепной зверь, которым так удобно запугивать непокорных.
Впрочем, этого зверя боятся даже хозяева, коль скоро они так себя называют. Кирю не принадлежит никому. Он подчиняется приказам… пока. Пока он просто не до конца распробовал собственную силу. Пока не почувствовал окончательное падение цепей. Запретов больше нет… ведь так?.. Только не у него. Просто еще не истаял след давней привычки подчиняться Закону.
Хотя Зеро уже знает, что на самом деле никакого закона нет. Судий тоже нет. Единственная судья – смерть. Это он уже успел постичь.
Но она придет не раньше, чем за ним самим вышлют отряд обученных охотников.
Зеро уничтожает только сложные цели. Иначе – нет смысла. Нет интереса. Интерес – это единственное, что осталось в сгоревшем подобии жизни. Хотя он уже научился получать удовольствие от охоты. От убийства. Это – лучший из известных ему способов забыться. Пусть пока он и не спешит признавать это даже перед собой, осознание – только вопрос времени.
А кроме интереса и цели, в оглушительно пустом промерзшем мире существует боль.
Она – как раскаленный прут к коже. Всегда – как в первый раз. Всегда – заново. Всегда – одинаково обжигающе.
Страха нет, запретов нет – и Зеро не старается себя ограничивать. Зачем?.. он не отказывает себе в свежей крови. И может быть – именно из-за боли. Чтобы снова и снова лезвием по незажившей ране – я вампир. Я проклятая тварь. Я монстр. Ну и что, что я истребляю себе подобных. Суть не уходит. Смысл не меняется.
Он уже слишком редко появляется на занятиях в Академии. А когда все же приходит – тенью, пряча глаза, чтобы скрыть жажду в расширенных зрачках – старается не попадаться ректору. В душе еще бродит отголосок чего-то, похожего на стыд. Кросс знал его раньше. Знал живым. Знал настоящим. И Зеро отчего-то не хочет показывать, каким он стал, именно ему, Кроссу Кайену. На всех остальных давно плевать.
Форма Стража пылится в шкафу. Там же, где и та идиотская повязка. Там же, где воспоминания. Пыльно-серые. Плоские. Ненужные.
И все же Кирю изредка извлекает их со дна – после удачной охоты, где-нибудь в полночном баре за стойкой с подобием виски в руке. Пьянея даже не от крепленой бурды в граненом стакане, а от боли. Терпкой, старой, жгучей. Все равно, чем ее запивать – виски, или ласками каких-то случайных девушек.
Впрочем, он избегает хрупких брюнеток. Девушки – чтобы забыться.
Бередить раны он может и сам.
Зеро обещал. И это часть его цели. Большая часть. Главная часть. Суть. Найти Юки Кросс, - он упрямо зовет ее так, избегая ненавистной фамилии Куран. Найти и убить. Попытаться убить. Попытаться… вывернуть остатки себя наизнанку и все же попытаться.
Хотя бы так забыть о боли.
Целью заменить себя. Смертью выжечь память. Своей или ее – неважно.
И когда-нибудь он найдет ее. Обязательно найдет.
Может даже завтра.

А когда приходит завтра, избавления не случается. Ничего не случается.
Даже боль – и та не уходит. Умирает только что-то смешное и давно забытое, но как оказалось еще жившее в том месте, где раньше было сердце. Это что-то – надежда.
Погасшие карие глаза выжигают ее до дна.
И дальше уже становится все равно – как, с кем, когда.

А Юки – живет. И может быть именно потому, что больно.

Юки.
Отчаяние приходит постепенно. Оно просачивается в живую душу капля за каплей, отравляя собою сам воздух. Оно накапливается невесомыми подозрениями, собирается шуршащей поземкой недомолвок, инеем оседает на трепещущем сердце. Отчаяние убивает медленно. Как огонь охватывает сырые дрова – незаметно, тошнотворно неторопливо – и необратимо. Как яд, выпитый не сразу смертельной дозой, а по крупице добавляемый в питье каждый день. Он мучает так утонченно, так изящно, так невыносимо, болезненно: то повергая в жесткую лихорадку, в пучину тоски, то вновь возвращая теплый горчащий огонек надежды. Огонек, на который ты мотыльком летишь, чтобы вновь обжечься и рухнуть в пропасть.
Отчаяние, как темнота, когда одна за другой гаснут свечи. Как в теплом родном доме постепенно умирает свет в окнах. И сперва это даже нестрашно. А потом…
Слезы не идут. Это так странно, даже в отчаянии осознавать – ты не имеешь права плакать. Теперь ты – чистокровная. Теперь ты – голубая кровь. Слезы – удел низших. Ты отдала это право, которое теперь мстится тебе едва ли не привилегией, согласившись на трон принцессы… ради него. Ты верила, что цена достойная. Даже более чем.
Канаме Куран. Высший вампир. Спаситель. Брат. Любимый…
В те, звездно-первые дни голова кружилась от необъятного, слепящего счастья. Даже укол стыда перед Зеро не отпечатался в памяти. Даже глубинный страх перед осознанием, что такое – стать вампиром. Только ласковые темно-карие глаза. Только едва различимое тепло тонких пальцев в твоей ладошке. Только огромная, за горизонт, в солнце уходящая дорога вперед. И слепящее, слепящее счастье.
Прозрение пришло позже. Постепенно. Незаметно. Бесповоротно.
Хмурой морщинкой между темными бровями. Отрешенным видом. Молчанием, что могло длиться целыми вечерами. И отчужденностью. Такой жуткой, каменной, непреодолимой, что сердце стыло. Как стальное забрало – стучи по нему, не стучи – голыми руками даже не оцарапать. Разве что сами руки…
Да что там, оцарапать – Юки в кровь бы их разбила об это молчание, лишь бы понять: почему?.. за что?.. что не так?..
Но все бесполезно. Канаме чуть улыбался и качал головой, взлохмачивая ей волосы, мол, что за глупости ты выдумываешь, что ты, успокойся.
И Юки угасала, как надломленная лучинка. Завядала, так и не познав цветения. Незнание своей вины – это страшно. И очень больно.
Только надежда еще жила, теплым дрожащим зверьком, загнанным в самое донышко сердца. И лишь она ограждала еще от холодной тьмы, подступающей со всех, казалось сторон. Тьмы отчаяния и беспросветного одиночества.
И только Юки начало казаться, что она примирилась, только она начала привыкать, и даже почти верить в эту любовь на расстоянии, как настал тот день.
Беда пришла, откуда не ждали.
Юки узнала его с трудом. Нет, глаза-то узнали сразу, не могли не узнать. А вот сердце… вот теперь и ударил, со всей силы вломился удушающий стыд.
Зеро исчез. Зеро растворился. Зеро умер. А все она, она виновата!.. Только она!..
У него глаза перегорели. Словно проруби, словно раскрытые могилы. Обнять, прижать к себе, отогреть бы… да не поможет уж. И только непролитые слезы жгут лицо.
Но стыд жил недолго: до того мига, как ее Канаме впервые поцеловал Зеро. Неожиданно, порывисто, с каким-то даже почти отчаянием. За минуту ломая маску собственного высокомерного холода.
А охотник не оттолкнул. И не ответил. Застыл камнем, и было видно – ему уже все равно.
Стыд вытравила ненависть. Жгуче-черная, вихрем взвывшая в раненной душе. Она не проникала по капельке, как отчаяние. Нахлынула всесметающим цунами и так же ушла – стекла горькой солью по щекам, в первый и последний раз.
Нет ее, ненависти. И минуты не прожила. Юки ведь сразу взгляд Кирю узнала, еще тогда, на пороге. Еще бы, столько раз в зеркале видела.
Золотом дураков оказалась вся ее жизнь. И выбор, ради него сделанный. Нет ничего впереди. Ни счастья, ни дороги, вдаль уходящей. Серое небо и снег. И пустые сиреневые глаза. И пустые карие.
Но там, погребенная под обломками, в криво, наспех склеенном сердце, все еще живет в темном холодном углу трепещущая надежда.
Ведь все еще может перемениться?.. Ведь так?..
Надежда умирает долго.
Впрочем, впереди есть еще столетия на это.

Канаме.
К одиночеству можно привыкнуть. Бессмертие – всегда одиночество. Можно привыкнуть и к боли – все можно вытерпеть, вопрос только во времени. А время – это неограниченный ресурс в его случае.
Можно привыкнуть к власти. К тяжелому давлению на плечи. К стискивающему виски венцу. К толпе слуг и обожателей. К интригам и подковерным течениям. К постоянной угрозе.
Можно привыкнуть к Дамоклову мечу, чье лезвие холодит тебе затылок.
Но нельзя привыкнуть к слабости. Той, что приходит приливами, проявляется всегда одинаково внезапно, хоть ты уже давно знаешь о ее наличии, хоть ты давно выучил откуда и от кого она приходит… Нельзя привыкнуть к мгновенному переходу от непроницаемой брони к полнейшей беззащитности – и назад.
И как ты ни готовишься к этому испытанию, каждый раз оно повергает тебя в шок. Одной лишь ненавистью в стальных глазах.
Можно позволить себе на время забыть о статусе. О своей роли. О своем положении. Куран прекрасно отличает тех, с кем можно позволить себе побыть на равных. Отличный тому пример – Такума Ичиджо. Можно забыть о формальностях, с размахом короля жертвуя ценными фигурами и ставя на кон больше, чем имеешь. Можно забыть даже о ненависти. Своей – глухой, застарелой, бурой от запекшейся крови; и о чужой – горячей, шипящей, кипучей. Забыть на миг. Неразличимо краткие минуты, когда клыки Зеро вспарывают тонкую мраморную кожу в слепой жажде. И впервые Куран осознает, чувствует, всем своим существом ощущает, что значит – принадлежать. Безраздельно, полностью, забывая самое себя. Подчиняться…
И это переворачивает весь мир. Вот так, в один вечер. И об этом – забыть нельзя.
Хотя Канаме очень старался. Давил в себе это нелепое беспокойство. Эту ненужную заботу, которая болью отзывалась в нем самом при взгляде на отчаянного мальчишку.
Глушил – кровью, срываясь так едва ли не впервые; ненавистью, что сползала с сердца подобно лаку, сходящему каплями от обжигающего пламени; своей гордостью, для которой было просто неприемлемо мириться с этими жгучими странными ощущениями; своей нежностью к Юки, в конце концов, - всеобъемлющей, ровно-теплой, мягко-белой, как снег. Эффекта ноль. Что-то внутри было очень-очень упрямым. Как Кирю.
Иногда Канаме казалось, что с большим успехом можно убедить солнце не вставать с утра.
Но и с этим можно научиться жить. Немного подождать – и станет легче. Настолько даже, что можно будет снова тонко язвить ему в глаза. И вертеть его поступками, управляя, дергая за невидимые ниточки.
Только вот другие концы этих ниточек накрепко привязали самого Курана к охотнику. Еще крепче. Еще больнее. Еще беззащитнее. И с этим можно жить, только если мальчишка будет близко. Всегда. Всегда рядом.
Понимание правды приходит незадолго до конца партии. Просто раньше не было случая увидеть – таким взглядом, оценить – с этой стороны. Просто раньше, до того дня, влюбленность Зеро воспринималась как нечто, что является гарантом его плана. Зеро никогда не предаст Юки. Потому что любит ее. Это была аксиома. Данность. Над ее истоками, причинами и последствиями недосуг было думать.
И вот сейчас – видеть это. Видеть всю меру, силу, глубину… все, что для Кирю зовется Юки. Все, что в душе охотника принадлежит Юки. Все то, что он готов ей отдать, подарить, принести в жертву… оглушительно, ослепительно больно.
Какая ирония!.. Он, Канаме, сделал столько для своей сестры, для своей возлюбленной, для своей нареченной – и вот чем она отплатила.
Она забрала у него Зеро.
И все, что хотел… что мог сделать тогда Канаме, это отнять ее у Кирю. Разлучить, разделить, причинить боль. Так, чтобы и им тоже… Срыв? Да, наверное. Он ни разу не позволял себе доходить до подобного. Даже в день смерти родителей. По-детски, эгоистично, глупо – но больно. Так больно. Ему, Канаме.
Опомнился он почти сразу. Уход из Академии – стал частью плана. Боль – частью воздуха, которым он дышит. Кирю – частью прошлого, которое никогда не вернется. Все встало на свои места.
Все стало таким, каким и должно было быть.
Только привычка задумчиво обводить пальцами кожу на шее – не ушла. Вросла, вплавилась в него. Влилась в ту же часть сердца, куда и боль. Там и осталась.
Но можно привыкнуть и к этому, так?..
Нельзя привыкнуть к надежде. Острой иглой засевшей внутри, когда Кирю в сером прахе убитых вампиров, пошатываясь и сжимая Кровавую розу, встал на пороге особняка.
Все тогда всколыхнулось, закричало, вспыхнуло внутри. Так сильно, так ярко, так мучительно. И это у него, у Курана, которому сами чувства заменил холодный и трезвый расчет!.. Тем мучительнее было осознавать, что перебороть это нельзя. Дурацкую, нелепую надежду, оживавшую каждый раз при виде охотника, нельзя было убить долгом, высокомерием, гордостью. И за это – Канаме ненавидел себя.
Он поцеловал мальчишку – сходя с ума которую неделю, от всего: надежды-отчаяния, боли-тепла, от Кирю – просто не сдержался, не смог.
И больше уже не сдерживался: целовал, кусал, любил, не отпускал ни днем, ни ночью. Боялся отпускать… Кирю не ушел бы. Просто перестал бы жить. Канаме казалось, выпусти он равнодушные ледяные пальцы – Зеро просто позволил бы себе умереть. Не сходя с места. Лег бы и умер. Потому что – жить незачем.
И Куран не отпускал его руки. Как наваждение. Тысячи теней и ни одной свечи. Захлебываясь болью, встречая пустые стальные глаза. Умирая по капле, по секунде. Сходя с ума: жутко, последовательно, постепенно. Безумие скоро поглотит его разум. Еще бы – долго не продержаться, если душа и сердце уже сдались. Надежда-отчаяние – как контрастный душ: сделали еще один виток, и вот он на новом кругу ада. Котором по счету?... Из пекла в лед. Каждый миг. Канаме сгибался от этой муки. Когда-нибудь он сломается. Окончательно сойдет с ума от пустоты, от тьмы в Зеро. Его Зеро.
Когда-нибудь он сломается. Пустит себе пулю в висок, не выдержав очередного скачка напряжения: от робкой радости в когти страдания.
И тогда больше не нужно будет терпеть боль, не нужно будет привыкать к отчаянию, не нужно будет глушить надежду… Когда-нибудь все, наконец, закончится.
Можно и подождать. Ведь время – это неограниченный ресурс в его случае.



И избавления нет. И любое движение – по кругу. И впереди – такое же одиночество на троих. Такая же темнота – общая и на каждого своя, персональная. Личная мука для каждого. Как кривые зеркала – отражение боли друг друга.
И это страшно.
Ведь впереди – вечность. У каждого из них.