28.02.2013 в 12:37
Пишет Zuzuka INC:Фанфик: Воспоминания о будущем.
Название: Воспоминания о будущем
Автор: Zuzuka INC
Рейтинг: pg-13
Жанр: броманс, едва ли пре-слеш, ангст
Размер: мини
Пейринг и персонажи: Джон, Гарриет, мимопробегал Шерлок
Содержание: Джона Ватсона больше нет. Вместо своего брата Гарри видит незнакомца. Но это всё равно её брат.
Предупреждения: рассказ философский, возможно даже пост-модерн, так что кушаем сей кактус осторожно, ибо не каждому по вкусу. ООС, но осторожно и шиворот-навыворот.
URL записиНазвание: Воспоминания о будущем
Автор: Zuzuka INC
Рейтинг: pg-13
Жанр: броманс, едва ли пре-слеш, ангст
Размер: мини
Пейринг и персонажи: Джон, Гарриет, мимопробегал Шерлок
Содержание: Джона Ватсона больше нет. Вместо своего брата Гарри видит незнакомца. Но это всё равно её брат.
Предупреждения: рассказ философский, возможно даже пост-модерн, так что кушаем сей кактус осторожно, ибо не каждому по вкусу. ООС, но осторожно и шиворот-навыворот.
Она никогда не была ему ни хорошей сестрой, ни добрым другом, но когда Джон выходит из такси, постаревший и осунувшийся, с каким-то пустым взглядом, сердце Гарриет падает куда-то вниз и разбивается на сотни, тысячи, миллиарды осколков. Все они...Все они впиваются в нее острым чувством вины, сожаления и горя. Сама того не замечая, Гарриет плачет и протягивает руки навстречу брату, но тот лишь недоуменно на неё смотрит.
- Здравствуйте, - приветствует её Джон, немного застенчиво, без той солнечной радости и душевной простоты, к которым она привыкла с детства. Словно обращается к незнакомке. И Гарри настигает ужасное понимание, истина, от которой она пряталась все последние месяцы - Джона Ватсона больше нет. Он ушел на войну, а обратно так и не вернулся. Вместо своего Хэммиша она получила лишь пустую оболочку, которая только внешне походит на её брата, но им не являлась.
- Здравствуй…те, - говорит Гарриет дрожащим голосом. Неизвестный ей Джон слабо улыбается и так знакомо склоняет голову к левому плечу. И Гарри понимает, что начиная с этого момента и до самого конца – она выдержит все. Ради брата, которого она гнала прочь всю свою жизнь, ради стольких семейных ужинов, на которых ее не было, ради всего того, что она должна была, но, влекомая гордостью и тщеславием, не сделала.
- Мне сказали, что вы моя единственная родственница. Я рад, что не остался совершенно один, хотя все происходящее до сих пор кажется сном. – Джон, чуть прихрамывая, подхватывает свои немногочисленные вещи и идёт к дому.
Спешащая следом Гарри замечает огромный уродливый шрам у него на затылке и ей приходиться сделать над собой усилие, чтобы не упасть в обморок. От пули в голову, выпущенной в упор, не выживают, она в этом уверена. И хотя ей и сказали, что Джон жив, этот человек не он. Дело тут даже не в неполадках с памятью из-за ранения, а в том, что этот Джон Ватсон считает себя совершенно другим человеком. Он живет в другом мире, другой жизнью, с другими людьми. Даже его сестра там другая, хотя и носит такое же имя, как у неё.
Они входят в дом, и Гарриет ведет Джона в комнату своего брата. Там за последние двадцать лет ничего не изменилось, даже дурацкие постеры Битлз всё так же издевательски топорщат со стен потёртые временем края. Джон сначала удивлённо разглядывает их, затем, тихо посмеиваясь, начинает разбирать чемодан.
- Это странно,- негромко поясняет он в ответ на ее вопросительный взгляд, - чертовски странно! Эта комната, вы… меня на протяжении почти четырёх месяцев убеждают в том, что я Джон Ватсон, однако чаще мне это говорят, тем больше я уверяюсь в мысли, что я – не он.
Гарри облегчённо выдыхает. Этот человек только что выдал ей разрешение не притворяться. Он – не её Джон, хотя сердце его наверняка такое же большое и понимающее, иначе он бы так и делал вид, что всё в порядке.
- Вы точно Джон, просто… - она наблюдает, как его руки комкают воротник рубашки, которую он только что из чемодана, и, поддавшись порыву, подходит ближе и неловко его обнимает, - вы не мой Джон.
Его руки дрожат, а лицо он прячет в её волосах, слишком коротких, чтобы спрятать всё то, что ей не положено видеть. Они ещё долго стоят, обнявшись, а затем Джон предлагает ей выпить чаю, столь же невозмутимо, как делал и её брат, хотя глаза у него покрасневшие, а веки припухли. Гарри смеётся и ей становится чуть легче.
После жизнь тянется спокойно и неторопливо.
Их дом стоит на отшибе маленькой английской деревеньки. Он весь увит диким плющом, а на заднем дворе стоят несколько ульев с пчёлами. Не то, чтобы Гарриет нравится приглядывать за насекомыми, просто их мерное жужжание её успокаивает. Лето в самом разгаре, и она часто сидит на веранде, в плетеном из ивняка кресле-качалке, и слушает пластинки на старом патефоне. Порой он поскрипывает и плюется нотами, но продолжает исправно работать, несмотря на весьма почтенный возраст.
Джон иногда возится с пчелами, сосредоточенный и какой-то умиротворённый. Он делает все немного неуклюже, за что часто бывает покусан, тем ни менее Гарри кажется, что это помогает Джону чувствовать себя более уверенно. Больше, чем если бы он посещал психотерапевтов и пил горы прописанных таблеток, как и настаивали врачи. Да и что ему могли сказать? Ах, у вас шизофрения из-за дыры в голове? Чушь! Джон Ватсон - любой из них - слишком упрям для психотерапии. Его скорее сведут с ума, чем заставят смириться с тем, что он совсем не тот, кем себя считает и кем его считает Гарриет.
Разумеется, она не отрицает и тот факт, что они могут оказаться просто парой сумасшедших, и Джон на самом деле тот самый Джон, а Гарри – та самая Гарри. Однако сердце твердит, что это не так, и с каждым днём, проведенным вместе с новым Джоном, Гарриет всё сильнее в этом убеждается. Чего стоили только его рассказы о жизни, которую он вел там. Гарри не может объяснить, где именно "там", она лишь знает, что оно, это место, существует. Где-то или когда-то.
Джон говорит с ней о Лондоне, о парках, о застеклённых громадах Сити, о учёбе в Бартсе и хирургической практике. Её Джон бывал в Лондоне лишь пару раз, а университет его находился в Ирландии, поэтому он совершенно точно не мог знать того обилия деталей, что рассказывал ей этот Джон. Еще этот Джон очень много говорит об одном человеке, о Шерлоке Холмсе - гениальном детективе, друге, соседе и просто потрясающем мерзавце. Этот Холмс, похоже, занимает все его мысли.
- Из вас вышла прекрасная пара, если тебя послушать, - как-то говорит ему Гарриет.
- Вообще-то я не гей, - недовольно бурчит Джон, прихлебывая чай, - и мы не пара.
- Вы пара, Джон, - тихо повторяет она и треплет Джона по выгоревшим волосам.
Она никогда не спрашивает, почему он оказался здесь, хотя часто размышляет, может ли он вернуться обратно. А однажды, вечером, когда на небо выкатилась луна и стало совсем тихо, он признаётся ей.
- Знаешь, Гарри… Оказывается, мир без него совсем пуст.
Больше они о Холмсе не говорят.
Их тихая жизнь - она могла бы длиться бесконечно, Гарри точно знает это. Джон в смешной сетке против насекомых на лице, стрекот цикад, ленивые перья облаков ползущие по голубому небу, разговоры за вечерним чаем и звезды, звезды, рассыпанные кругом… Она могла бы жить так, не вспоминая и ни о чём не жалея, всегда. Вот только Джону не нужна такая жизнь; всё, чего он хочет, это Шерлок Холмс. Его Гарри дать ему не может, ведь в её мире Шерлока не существует, он остался там. Где-то или когда-то.
Джон становится печальнее с каждым днём, и это закономерно. Она скучает по брату, он тоскует по Шерлоку и еще, возможно, по своей сестре. Гарриет невыносима сама мысль, что он вдруг исчезнет, ведь тогда она останется совсем одна, и всё же когда она открывает ящик секретера в гостиной и извлекает из него пистолет, Гарри точно знает, что всё происходит именно так, как должно быть. Гарриет оставляет его на кухонном столе, рядом с чашкой дымящегося Эрл Грэя. Ей кажется, что это выглядит достаточно символично для… чего-то.
Она стоит посреди кухни и не знает, куда деть руки, не может отвести глаза от стола, пистолета и чая. Джон окликает ее откуда-то из глубины дома и, очевидно, не дождавшись ответа, приходит сам.
- Что это? – он кивает в сторону стола, но не выглядит удивлённым, скорее – озадаченным.
- Я не знаю, - Гарриет пожимает плечами и натянуто улыбается, - чувствую себя сумасшедшей. В любом случае, я буду скучать… или не буду.
Джон опирается о косяк двери и ожесточённо трёт переносицу, глядя в никуда.
- Заряжен?
- Да.
Гарриет протискивается в дверной проём, задев плечом Джона, бежит через весь дом, на веранду, где непослушными пальцами вставляет первую попавшуюся пластинку в нутро старинного патефона. Опускается игла и сгущающиеся сумерки разрывает джазовая мелодия, ей вторят цикады и несколько недовольных пчёл. Воздух прохладен, поэтому Гарри закутывается в забытый на спинке кресла-качалки плед и садится на широкую ступеньку, одну из трех, ведущих во внутренний дворик.
Ей не хочется слышать звуков, которых она втайне ждёт, поэтому она пытается разобрать, что поёт саксофон. Ей кажется, что прошло несколько секунд, когда пластинка заканчивается и наступает отвратительная тишина, забивающая уши своей ватной абсолютностью.
Тихо поскрипывает под шагами пол. В ее руки опускают чашку с чаем.
- А как же твой Шерлок? – Гарри боится поднять голову и не увидеть ничего. Она слышит, ощущает, знает, но страх того, что Джона – ни одного из них - больше нет, сильнее неё. В некоторых вещах нельзя положиться даже на собственный разум.
- Может, позже.
Вокруг них рассыпаются звезды и загораются светляки, к небу откуда-то далеко поднимается одинокий дымок, белый на черно-синем фоне. Запах роз, растущих на клумбе подле дома, необычайно прян и остёр.
- Прекрасная ночь, - роняет Джон и Гарриет согласно опускает ресницы.
- Здравствуйте, - приветствует её Джон, немного застенчиво, без той солнечной радости и душевной простоты, к которым она привыкла с детства. Словно обращается к незнакомке. И Гарри настигает ужасное понимание, истина, от которой она пряталась все последние месяцы - Джона Ватсона больше нет. Он ушел на войну, а обратно так и не вернулся. Вместо своего Хэммиша она получила лишь пустую оболочку, которая только внешне походит на её брата, но им не являлась.
- Здравствуй…те, - говорит Гарриет дрожащим голосом. Неизвестный ей Джон слабо улыбается и так знакомо склоняет голову к левому плечу. И Гарри понимает, что начиная с этого момента и до самого конца – она выдержит все. Ради брата, которого она гнала прочь всю свою жизнь, ради стольких семейных ужинов, на которых ее не было, ради всего того, что она должна была, но, влекомая гордостью и тщеславием, не сделала.
- Мне сказали, что вы моя единственная родственница. Я рад, что не остался совершенно один, хотя все происходящее до сих пор кажется сном. – Джон, чуть прихрамывая, подхватывает свои немногочисленные вещи и идёт к дому.
Спешащая следом Гарри замечает огромный уродливый шрам у него на затылке и ей приходиться сделать над собой усилие, чтобы не упасть в обморок. От пули в голову, выпущенной в упор, не выживают, она в этом уверена. И хотя ей и сказали, что Джон жив, этот человек не он. Дело тут даже не в неполадках с памятью из-за ранения, а в том, что этот Джон Ватсон считает себя совершенно другим человеком. Он живет в другом мире, другой жизнью, с другими людьми. Даже его сестра там другая, хотя и носит такое же имя, как у неё.
Они входят в дом, и Гарриет ведет Джона в комнату своего брата. Там за последние двадцать лет ничего не изменилось, даже дурацкие постеры Битлз всё так же издевательски топорщат со стен потёртые временем края. Джон сначала удивлённо разглядывает их, затем, тихо посмеиваясь, начинает разбирать чемодан.
- Это странно,- негромко поясняет он в ответ на ее вопросительный взгляд, - чертовски странно! Эта комната, вы… меня на протяжении почти четырёх месяцев убеждают в том, что я Джон Ватсон, однако чаще мне это говорят, тем больше я уверяюсь в мысли, что я – не он.
Гарри облегчённо выдыхает. Этот человек только что выдал ей разрешение не притворяться. Он – не её Джон, хотя сердце его наверняка такое же большое и понимающее, иначе он бы так и делал вид, что всё в порядке.
- Вы точно Джон, просто… - она наблюдает, как его руки комкают воротник рубашки, которую он только что из чемодана, и, поддавшись порыву, подходит ближе и неловко его обнимает, - вы не мой Джон.
Его руки дрожат, а лицо он прячет в её волосах, слишком коротких, чтобы спрятать всё то, что ей не положено видеть. Они ещё долго стоят, обнявшись, а затем Джон предлагает ей выпить чаю, столь же невозмутимо, как делал и её брат, хотя глаза у него покрасневшие, а веки припухли. Гарри смеётся и ей становится чуть легче.
После жизнь тянется спокойно и неторопливо.
Их дом стоит на отшибе маленькой английской деревеньки. Он весь увит диким плющом, а на заднем дворе стоят несколько ульев с пчёлами. Не то, чтобы Гарриет нравится приглядывать за насекомыми, просто их мерное жужжание её успокаивает. Лето в самом разгаре, и она часто сидит на веранде, в плетеном из ивняка кресле-качалке, и слушает пластинки на старом патефоне. Порой он поскрипывает и плюется нотами, но продолжает исправно работать, несмотря на весьма почтенный возраст.
Джон иногда возится с пчелами, сосредоточенный и какой-то умиротворённый. Он делает все немного неуклюже, за что часто бывает покусан, тем ни менее Гарри кажется, что это помогает Джону чувствовать себя более уверенно. Больше, чем если бы он посещал психотерапевтов и пил горы прописанных таблеток, как и настаивали врачи. Да и что ему могли сказать? Ах, у вас шизофрения из-за дыры в голове? Чушь! Джон Ватсон - любой из них - слишком упрям для психотерапии. Его скорее сведут с ума, чем заставят смириться с тем, что он совсем не тот, кем себя считает и кем его считает Гарриет.
Разумеется, она не отрицает и тот факт, что они могут оказаться просто парой сумасшедших, и Джон на самом деле тот самый Джон, а Гарри – та самая Гарри. Однако сердце твердит, что это не так, и с каждым днём, проведенным вместе с новым Джоном, Гарриет всё сильнее в этом убеждается. Чего стоили только его рассказы о жизни, которую он вел там. Гарри не может объяснить, где именно "там", она лишь знает, что оно, это место, существует. Где-то или когда-то.
Джон говорит с ней о Лондоне, о парках, о застеклённых громадах Сити, о учёбе в Бартсе и хирургической практике. Её Джон бывал в Лондоне лишь пару раз, а университет его находился в Ирландии, поэтому он совершенно точно не мог знать того обилия деталей, что рассказывал ей этот Джон. Еще этот Джон очень много говорит об одном человеке, о Шерлоке Холмсе - гениальном детективе, друге, соседе и просто потрясающем мерзавце. Этот Холмс, похоже, занимает все его мысли.
- Из вас вышла прекрасная пара, если тебя послушать, - как-то говорит ему Гарриет.
- Вообще-то я не гей, - недовольно бурчит Джон, прихлебывая чай, - и мы не пара.
- Вы пара, Джон, - тихо повторяет она и треплет Джона по выгоревшим волосам.
Она никогда не спрашивает, почему он оказался здесь, хотя часто размышляет, может ли он вернуться обратно. А однажды, вечером, когда на небо выкатилась луна и стало совсем тихо, он признаётся ей.
- Знаешь, Гарри… Оказывается, мир без него совсем пуст.
Больше они о Холмсе не говорят.
Их тихая жизнь - она могла бы длиться бесконечно, Гарри точно знает это. Джон в смешной сетке против насекомых на лице, стрекот цикад, ленивые перья облаков ползущие по голубому небу, разговоры за вечерним чаем и звезды, звезды, рассыпанные кругом… Она могла бы жить так, не вспоминая и ни о чём не жалея, всегда. Вот только Джону не нужна такая жизнь; всё, чего он хочет, это Шерлок Холмс. Его Гарри дать ему не может, ведь в её мире Шерлока не существует, он остался там. Где-то или когда-то.
Джон становится печальнее с каждым днём, и это закономерно. Она скучает по брату, он тоскует по Шерлоку и еще, возможно, по своей сестре. Гарриет невыносима сама мысль, что он вдруг исчезнет, ведь тогда она останется совсем одна, и всё же когда она открывает ящик секретера в гостиной и извлекает из него пистолет, Гарри точно знает, что всё происходит именно так, как должно быть. Гарриет оставляет его на кухонном столе, рядом с чашкой дымящегося Эрл Грэя. Ей кажется, что это выглядит достаточно символично для… чего-то.
Она стоит посреди кухни и не знает, куда деть руки, не может отвести глаза от стола, пистолета и чая. Джон окликает ее откуда-то из глубины дома и, очевидно, не дождавшись ответа, приходит сам.
- Что это? – он кивает в сторону стола, но не выглядит удивлённым, скорее – озадаченным.
- Я не знаю, - Гарриет пожимает плечами и натянуто улыбается, - чувствую себя сумасшедшей. В любом случае, я буду скучать… или не буду.
Джон опирается о косяк двери и ожесточённо трёт переносицу, глядя в никуда.
- Заряжен?
- Да.
Гарриет протискивается в дверной проём, задев плечом Джона, бежит через весь дом, на веранду, где непослушными пальцами вставляет первую попавшуюся пластинку в нутро старинного патефона. Опускается игла и сгущающиеся сумерки разрывает джазовая мелодия, ей вторят цикады и несколько недовольных пчёл. Воздух прохладен, поэтому Гарри закутывается в забытый на спинке кресла-качалки плед и садится на широкую ступеньку, одну из трех, ведущих во внутренний дворик.
Ей не хочется слышать звуков, которых она втайне ждёт, поэтому она пытается разобрать, что поёт саксофон. Ей кажется, что прошло несколько секунд, когда пластинка заканчивается и наступает отвратительная тишина, забивающая уши своей ватной абсолютностью.
Тихо поскрипывает под шагами пол. В ее руки опускают чашку с чаем.
- А как же твой Шерлок? – Гарри боится поднять голову и не увидеть ничего. Она слышит, ощущает, знает, но страх того, что Джона – ни одного из них - больше нет, сильнее неё. В некоторых вещах нельзя положиться даже на собственный разум.
- Может, позже.
Вокруг них рассыпаются звезды и загораются светляки, к небу откуда-то далеко поднимается одинокий дымок, белый на черно-синем фоне. Запах роз, растущих на клумбе подле дома, необычайно прян и остёр.
- Прекрасная ночь, - роняет Джон и Гарриет согласно опускает ресницы.